Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома

Я чуть не уронила тарелку, которую вытирала, оцепенев от шока. Ее слова поразили меня в мое самое уязвимое место, словно удар в живот. Как она смеет? Что она вообще знает? Мы боролись за жизнь, и мы сберегли возможность для будущей жизни с детьми. Но у меня не было ни слов, ни энергии, ни желания все это высказать. Даже на тот момент я понимала, что это ее заявление, типичное для обеспокоенной сицилийской матери, не предназначалось для того, чтобы упрекнуть меня как женщину, как жену. И все равно оно заставило меня почувствовать, что я подвела Саро. Мне хотелось зарыдать, мне хотелось закричать. Но больше всего на свете мне хотелось, чтобы и она, и Джузеппе уехали. Я оставила тарелку на столе, поднялась к себе в комнату, закрыла дверь, заползла в постель и не разговаривала ни с кем до следующего утра.

На восьмой день их пребывания у нас в гостях я достигла своего предела. Взаимодействие между мной и Саро было напряженным, мы оба утомились по разным причинам. Я устала от оказания гостеприимства и помощи, чувствовала себя ничтожной, потому что не была женой, которая рожает детей и гладит белье своего мужа, как это делала Крос для Джузеппе. Саро был эмоционально истощен от бесконечных попыток убедить своих родителей, что с ним все будет в порядке.

– Мы должны выбраться отсюда и отправиться в Хьюстон, или я лишусь рассудка, – сказала я, когда мы лежали той ночью в постели. Его тело было мягким и, вне всякого сомнения, хрупким. Даже его руки, руки, которые когда-то трудились над созданием магии, – даже они были мягкими. Попытки осмыслить это все приводили в ужас каждую клеточку моего тела. Я ничего не сказала ему о комментарии насчет детей и решила, что не скажу никогда. Ничего хорошего из этого не выйдет. – Мне нужно увидеть своих родителей. Я не в состоянии встретить рождественское утро со всем этим. – Я указала на его лекарства на ночном столике и костыли в углу. Но что еще я имела в виду – это присутствие его родителей.

– Хорошо, amore. Если ты хочешь поехать в Хьюстон – давай туда поедем. – Он потянулся ко мне, чтобы поцеловать, а затем притянул меня ближе. – Все будет хорошо. Все будет в порядке, – сказал он. Ему хотелось в это верить, он нуждался в этой вере.

Никто из нас не произнес этого вслух, но я верила, что где-то в этом разговоре было желание, чтобы наши семьи наконец-то впервые встретились. Я думаю, мы оба боялись, что второго такого шанса может уже не быть.

Эта поездка в Хьюстон стала набором ключевых моментов, запечатленных на фотографиях, что помогло мне вспомнить ранний период его болезни, когда я была настолько измученной и травмированной, что мой мозг выкинул его из памяти. Я помню, как мы возили родителей Саро на Побережье Чаек, Джузеппе, впервые выбиравшего рыболовную удочку, головокружение у его родителей, когда они взяли в руки золотую медаль, которую мой дядя Фредерик выиграл на Олимпийских играх в 1976 году по легкой атлетике, как мой папа повез их на футбольный матч техасцев, а его отец размахивал вымпелом, когда на поле вышли чирлидеры. У меня есть короткое воспоминание о маме Саро, которая стояла в очереди в буфет, смотрела на лотки с барбекю и недоверчиво трясла головой. Это воспоминание – самое четкое, потому что это произошло как раз перед тем, как мы уселись ужинать все вместе, как две семьи, в первый раз. Мы ели за большим общим столом в доме моей тети Ронды. Крос сказала с искренним недоумением:

– Я не понимаю, зачем американцы кладут на одну тарелку такие горы еды.

– Я не знаю насчет всех американцев, но техасцы так делают, – произнесла я с улыбкой, счастливая оттого, что я рядом со своей семьей и что она сидит у них за столом.

По кругу передавали поднос с ребрышками.

– Мама, – сказал Саро, – ты не обязана все съедать.

Затем он взял ребрышко, а мой отец предложил ему чашку чаю. Стол был полон еды с истинно южной душой – той, которая кормила мою семью и сообщала, кто мы есть в культурном плане. Еды, которой моя семья всегда была счастлива поделиться с остальными.

– Я попробую это, – сказала она. Затем она украдкой взяла мясо со своей тарелки и подсунула его в тарелку Джузеппе, пока он сидел и разговаривал на сицилийском с моим дядей. Мой дядя, в свою очередь, смотрел на меня, чтобы я переводила. Джузеппе спрашивал, сколько земли нужно для выпаса одной головы крупного рогатого скота, разговор оказался на удивление подходящим для моего дяди, поскольку он был владельцем ранчо.