Вкус Парижа [Литрес]

– И я о вас, – Мийо тоже не признался в газетных источниках своего заочного знакомства со мной и Еленой. Оглядел помещение: – Я надеялся найти что-нибудь из обстановки Романовых, но на сей раз ничего интересного.

Видимо, раскупать чужой патримуан не возбранялось.

– А на завтрашний аукцион собираешься? – осведомился Серро.

– В отель Друо? Непременно. Хочу взглянуть на стул Одри.

– Удивляюсь, что она не сняла его с аукциона. Неприлично: покойник ещё в земле не остыл, – возмутился Годар.

– Ты что, Одри не знаешь? – отмахнулся сигарой Серро. – Сейчас всё, что принадлежало Люпону, на вес золота. Не такая она дура, чтобы это проморгать. Но официально стул выставляет моя галерея. Завтра ради него будут ломаться копья.

Кремье сказал:

– Говорят, она прогнала Бартеля. Я встретил его в «Фоли-Бержер» с Мизюзь. Он хорохорился, но неубедительно.

Мийо презрительно улыбнулся:

– Антуан ещё кое-как годился в качестве второй скрипки, но теперь у Одри новая партитура, а на сольную партию светский сплетник не тянет.

Серро вспомнил о моём присутствии:

– Кстати, доктор Ворони́н сомневается, что из-за стульев могут совершаться преступления. Отказывается поверить, что Марсель Додиньи был способен убить Люпона из любви к искусству.

Мийо и меня рассмотрел сквозь монокль:

– Точнее, из ненависти и бессильной зависти.

– Я читал ваш некролог.

– Да, я восхищался Пер-Лашезом. Теперь, когда его больше нет, я могу признаться, что если он фальсифицировал свои неожиданные и необъяснимые находки, то я восхищаюсь им только ещё больше! Тут ведь мало создать имитации высочайшего уровня. Вдобавок необходимо было снабдить их незыблемыми легендами и убедить весь мир в их подлинности! Да, в нём жил тот огонь, который создал Версаль и все прочие несравненные шедевры абсолютизма.

– Льёшь воду на мельницу психованного Додиньи? – буркнул Серро.

– Mon ami, чем рьянее этот бесноватый «разоблачает фальшивки» Люпона, тем очевиднее, что Люпон был гением. Только гений мог бы обмануть весь профессиональный мир. Подделки такого изощрённого уровня уже становятся произведением искусства и полностью оправдывают его. Если Ив-Рене действительно занимался фальсификациями, то только потому, что был единственным человеком во Франции, способным на подобные проделки. К тому же это было бы вполне в традициях краснодеревщиков – клеймо знаменитого Жоржа Жакоба подделывал Анри Жакоб и стал знаменит в свою очередь.

Я не выдержал:

– Простите, вы ведь сами документально подтверждали, что все экспонаты Люпона были подлинными?

Мийо небрежно тряхнул локонами:

– Я свидетельствовал так с чистой совестью, поскольку сам не мог отличить его находки от несомненных подлинников. А я верю себе больше, чем какому-то дилетанту Додиньи. Но теперь пора признаться, что гению Люпона я верил даже больше, чем самому себе. Он был настоящим арбитром и знатоком, он мог выдать подделки за оригиналы, и никакой специалист не смог бы уличить его. Разоблачить Ива-Рене мог только сам Ив-Рене.

– А у него было такое искушение – признаться, что он всех одурачил? – спросил я.

– Не слушайте Камилла, – Серро так тряхнул сигарой, что с неё ссыпался пепел. – Его развлекает всё страшное и невероятное.

Но Мийо прищурился:

– В числе изысканных вкусов Ива-Рене несомненно имелся и вкус к жестокой шутке. Было бы вполне в его духе сначала посмеяться над всеми знатоками Франции, а потом взорвать эту бомбу. Доказать всему миру, что он намного лучше, чем мы могли себе представить, а сами намного глупее и доверчивее, чем воображали.

– Всему миру, кроме Додиньи, – уточнил я.

Камилл Мийо поправил монокль:

– Впрочем, существует только один краснодеревщик, способный создавать копии такого уровня. А старина Мишони не оценил бы такую изощрённую выходку.

– Вы имеете в виду краснодеревщика Дидье Мишони?

– Ну да. С Дидье шутки плохи. Вот наш Эмиль в таком случае только бы возмущался, я бы по-байроновски усмехался, мой коллега Годар понегодовал бы, вы, дорогой Серро, наверняка махнули бы со всей наличностью в какую-нибудь Мексику, а Дидье тут же извёл бы Ива-Рене на стружку.

Эмиль нервными движениями оправил шейный платок:

– По счастью, это всё ваши очередные блестящие фантазии, дорогой Камилл. Действительность гораздо обыденнее: Додиньи – рехнувшийся от зависти неудачник, и все его гнусные инсинуации сделаны в надежде добиться признания и веса.

Мийо не спорил:

– Он мог убить Ива-Рене уже только потому, что не в силах был разоблачить его.

Годар снова воздел свой жезл жестом верховного жреца:

– Разоблачать было нечего, но этот одержимый умудрялся пугать невежественных покупателей и причинять ущерб не только репутации добросовестных профессионалов, но и всей отрасли.

– Зато теперь поднявшаяся после убийства шумиха Марселю весьма на руку. В последние дни газеты охотно цитируют его поклёпы.

Я почесал бровь:

– Остаётся удивляться, почему никто до сих пор не убил самого Додиньи.

У Серро от хохота так затряслись бабьи щёки, словно он никогда не слышал более смешной шутки: