Вкус Парижа [Литрес]

– Отлично. Составлю вам смету. Позолота двадцать четыре карата. Никогда не облезет.

– Главное, – я подмигнул ему, – не хотелось бы, чтобы наш трон выглядел только что сколоченным. Его величество ценит подлинные старинные вещи. Будет очень нехорошо, если кто-нибудь заявит, что это современная дешёвка.

Дидье свесил чуб над фотографией:

– Дешёвки не будет. Сделаем так, что сам Серро не отличит!

– Да, это именно то, что надо! Вот это и будет мерилом вашего мастерства: если сам Серро не отличит и выдаст сертификат подлинности.

Мишони фыркнул, как будто я усомнился в его способности стачать скалку, и щедро подбавил яблочной водки. Я снова послушно опорожнил рюмку, ещё раз огляделся.

– Слушайте, с вашим двадцатичетырёхкаратным золотом вы не боитесь, что вас ограбят?

– Не ограбят. Золота я здесь не держу, золотить отдаю позолотчику. Но эти вещи, – он обвёл руками мастерскую, – подороже золота будут. На ночь ворота запираю, сам наверху живу. Хотел бы я посмотреть, кто ко мне сунется. Этот тесак видели? – кивнул на огромный нож, лежащий на верстаке. – С тринадцати лет не выпускаю из рук. – Напряг бицепс: – Старина Дидье всё ещё может одним ударом быка свалить.

Я взглянул на лопающуюся ткань льняной рубахи старины Дидье и сразу поверил.

– А если кто с пистолетом?

– С пистолетом? – он вытаращил на меня выцветшие глаза. – Здесь такого отродясь не случалось. Да и зачем? Ограбить – это ж только полдела, мои вещи ещё продать надо. А их продать не легче, чем Эйфелеву башню! – он оглушительно захохотал.

Нет, этот богатырь не стал бы стрелять в Люпона из крошечного пистолетика и поспешно убегать, оставив жертву недобитой. И уж конечно, не с ним той ночью подрался Люпон. Занеси Ив-Рене кулак на эту махину, он умер бы не от дырки в груди, а от раздробленного черепа.

Я допил наливку и распрощался, захватив с собой фотографию трона и пообещав переправить её с дипломатической почтой шаху.

Поезд метро въехал в тоннель, блики фонарей скользили по лицам немногих пассажиров. Чтобы не думать о Елене, я заставил себя думать об убийстве.

Сдаётся, прав полоумный Додиньи: среди антикваров под руководством Люпона существовал доходный промысел изготовления и сбыта фальшивых патримуанов. Мишони мог и за соответствующую мзду охотно соглашался сварганить любой трон, причём не сомневался, что Серро подтвердит подлинность его копии. Столяр изготовлял имитации, а остальные либо всучали их наивным покупателям, либо украшали ими музейные экспозиции. Но моей целью было найти убийцу Люпона, а не разоблачить фальсификаторов-антикваров, и всё, что я обнаружил, не доказывало их вину в его смерти.

Мишони знал, что продать его имитации коллекционерам не так-то просто. Для этого был нужен Люпон. Только авторитет и знания этого арбитра прекрасного могли сделать патину старины исторически достоверной. Ни у него, ни у остальных сообщников не было причины убивать курицу, исправно несущую им золотые яйца. Обличения Додиньи их не пугали: пока Люпон был жив, никто не желал даже слушать наветы жалкого невротика.

Но вдруг Мийо прав, и Пер-Лашез действительно намеревался увенчать свою блистательную карьеру саморазоблачением? Что касается самого Мийо, он, разумеется, ни за что на свете не помешал бы Люпону. Наоборот, занял бы место в первом ряду, чтобы полюбоваться таким актом эксгибиционизма. Однако Годару, Мишони, Серро и Кремье признания Люпона грозили неисчислимыми убытками и непоправимым уроном профессиональной репутации. Но как сегодня узнать о намерениях покойника?

Я брёл по рю Дантон, погрузившись в мысли и не разбирая дороги, пока не столкнулся с выскочившим из книжной лавки широкоплечим и усатым американцем.

Он извинился:

– Sorry.

– Never mind, пустяки, – ответил я автоматически.

И остановился. Пара английских слов замкнула цепь размышлений. Я сообразил, что прекрасно осведомлён о планах покойника. Не было у Люпона намерений потрясать широкую публику шокирующими откровениями. Наоборот, он собирался заложить вираж покруче трансатлантического перелёта Линдберга, хотя для этого ему пришлось бы пересечь океан в обратном направлении: Пер-Лашез готовился выставить в Америке фальшивки, сварганенные стариной Дидье и освящённые собственным авторитетом, а затем крупно нагреть на них руки, распродав подделки потомкам тех, кто после Большого террора скупил оригиналы. Остальная шайка планировала принять участие в авантюре. Выставка в Нью-Йорке и последующая ярмарка сулили им новые невиданные барыши. Никто из них не стал бы убивать Люпона.