Вкус Парижа [Литрес]

– Полиция разберётся.

– Если бы полиция могла в этом разобраться, вам не пришлось бы самому выискивать доказательства невиновности вашей жены, не так ли? – спросил он ехидно.

Мне надоело спорить с силлогизмами преступника:

– Спокойной ночи, Додиньи. Я всё же хочу верить, что вы не намеревались с самого начала совершить то, что совершили.

– Нет! Нет! Подождите! Я могу доказать, что все они – жулики и убийцы! Я могу это сделать уже на завтрашнем предпоказе.

– Доказывайте, но уже без меня.

– Они не дадут мне. Они заткнут мне рот, – пожаловался он с неожиданной толикой реализма. – Они ни за что не позволят мне уличить их.

– А что это сейчас изменит?

– Для меня – всё!

Даже в этот момент он думал о своей навязчивой мании больше, чем о собственной судьбе.

Поразмышляв пару секунд, я предложил:

– А что если я помогу вам? Я позабочусь, чтобы вас выслушали. А за это вы честно сообщите Валюберу всё, касающееся убийства Люпона. Идёт?

– Я не убивал его.

– Прекрасно. Не убивали. Но вы всё-таки доходчиво объясните полиции, как ваша пуговица попала на мостовую у ресторана, где вы провели ту ночь и что искали на набережной поутру. Короче, всё, что знаете. И пусть полиция сама решает, что с этим делать.

– Вы хотите, чтобы я сам на себя донёс?

– Послушайте, улик против вас столько, что так или иначе вам придётся оправдываться. Если вам действительно важно изобличить шайку фальсификаторов, обещайте чистосердечно сотрудничать с полицией, и я добьюсь, чтобы вам завтра позволили выступить.

– Хорошо, – согласился он грустно. – Раз вы так настаиваете, я расскажу всю правду. Ждите меня в одиннадцать в отеле Друо, в зале предварительного осмотра лотов мебели рококо.

– Учтите, там будет и инспектор Валюбер.

– Отлично! Отлично! Приходите с полицией, обязательно с полицией. Мне нужна полиция! Пусть Валюбер убедится, что Мишони, Серро и Кремье – мошенники, которые не остановятся ни перед чем, даже перед убийством! Все увидят, что я прав и что стул Одри Люпон – такая же подделка, как и прочие находки Пер-Лашеза! Завтра конец всей этой шайке!

– Отлично, просто отлично! – шипел я, снова устраиваясь на узком и неудобном ложе, натягивая соскальзывающую простыню, безуспешно защищаясь подушкой от жёсткого изголовья и одновременно удерживая спадающее одеяло. – Завтра наступит конец всей этой дурацкой истории!

Наконец-то всё ясно. Моё расследование закончено. Завтра утром звоню Валюберу.

1 июня, среда

Я заснул лишь далеко за полночь и спал отвратительно. Проснулся измученный бессонной ночью и ссорой с Еленой. Оставалось надеяться, что утро начнётся лучше, чем кончился вчерашний день. Обычно по утрам из кухни густо пахло свежезаваренным кофе и моим любимым маковым пирогом. Но не сегодня. Я нашёл жену в гостиной, пристально уставившейся в книгу. Запахло не кофе и пирогом, а новым скандалом.

Я честно постарался спасти день. Присел у её ног на корточки:

– Воробей, давай объяснимся. Что происходит?

Срывающимся, вибрирующим голосом она вызывающе ответила:

– Ничего.

Я набрал в грудь воздуха, протёр лицо и обречённо нырнул в неизбежное выяснение отношений:

– Ну я же вижу, что что-то не так.

– Тогда зачем спрашиваешь, если сам видишь? – она подняла на меня злые, переполненные слезами глаза.

Я бы, конечно, не спрашивал, если бы надеялся, что само собой распогодится. У женщин удивительная уверенность, что если долго терзать мужчину, то из этого ада непременно вырастет глубокая привязанность, душевное спокойствие и мир.

– На меня злиться нет причин.

– Я не злюсь. Мне одиноко. И больно. И страшно. А тебя никогда нет со мной.

Я подошёл к ней с твёрдым намерением помириться, сказать, что люблю её и сделаю всё, чтобы защитить и спасти. Но инфантильные обиды и необоснованные обвинения опять вызвали возмущение и досаду – негодный рецепт для страсти и нежности. И всё же я напомнил себе, что ей и впрямь очень плохо: проклятое полицейское расследование, настоящих друзей в Париже нет, мать на другом конце света, а я – она права – не могу постоянно быть рядом.

Я глубоко вздохнул:

– Елена, умоляю, возьми себя в руки. Потерпи ещё чуток, я надеюсь, сегодня всё прояснится.

– Лучше бы ты был со мной, а расследование оставил полиции! Ты так холоден. Мне кажется, ты больше не любишь меня…

Я стиснул зубы. Над ней нависло обвинение в убийстве, а её волновали только наши отношения. Я не узнавал свою сильную, уверенную и решительную жену в этой слабой и потерянной женщине.

– Я стараюсь помочь тебе, я пытаюсь найти убийцу.

– По-моему, от твоих стараний только хуже.

Это уже было чересчур. Я встал и ушёл на кухню. Она пришла следом, принялась мыть вчерашнюю посуду, а потом вдруг склонила голову и застыла, вцепившись в край раковины. Вода текла, но она не замечала, только под стареньким, ещё тегеранским халатиком вздрагивали худенькие лопатки. От её отчаяния меня окатил вал вины. Она цеплялась за меня, потому что её мир рушился, ей было страшно и не на кого опереться, а я вчера обиделся на то, что она улыбалась Дерюжину. Я подошёл, обнял её, поцеловал в макушку.