Владимир Кёппен. Ученый, посвятивший жизнь метеорологии

После долгих раздумий и колебаний Макс принял решение изучать экономику. Я тут же посоветовался по этому поводу с директором статистического ведомства Гамбурга, который рекомендовал Максу, помимо экономики, заняться изучением юриспруденции. Мне это не понравилось, однако я не считал себя вправе возразить такому совету. Макс с одним из своих друзей отправился в Йену, сначала прилежно трудился, но затем вступил в студенческую корпорацию. И здесь я не посчитал нужным вмешиваться, а позволил ему идти своей дорогой. Его праздный образ жизни нас озаботил и доставил массу проблем: он стал пренебрегать родственными связями, а его денежные запросы все возрастали, и, к сожалению, я был не в состоянии их удовлетворить. Он влез в долги. Помимо того, он стал злоупотреблять алкоголем в этом студенческом братстве. Я отправился в Йену, но мне оставалось только констатировать, что я уже не имею на него никакого влияния. Со всей болью мне пришлось признать, что все труды, потраченные на его воспитание, несмотря на все благие намерения, потерпели фиаско. Я пытался понять, что же мы упустили, но ответа не нашел. Все надежды были разрушены.

Меня уговорили отправить Макса на окончание обучения в Лейпциг, ведь в большом городе не так просто влезть в долги. Но когда я не получил зимой 1902/03 счета на оплату его обучения, я понял, что он не посещает никаких лекций. Тогда я осознал, что поможет только «радикальное лечение». Макс принял мое предложение – билет во второй класс на пароход до Америки; последний раз он заехал к нам на несколько часов в 1903 году, а затем отправился морем в Балтимор. Больше мы его никогда не видели, но некоторое время обменивались письмами. У него происходили как резкие взлеты, так и падения, а лучшим в его жизни в Америке оказалась работа в институте ортопедии, принадлежавшем одному немцу в Филадельфии, но и с тем он без конца ссорился и мирился. В 1915 году из-за войны наша переписка прервалась, и дальнейшие попытки узнать судьбу сына оказались безуспешными.

Очевидно, виновником всех бед Макса как в университете, так и в Америке был алкоголь. В те годы, чтобы хоть как-то быть в состоянии ему помочь, мы активно участвовали в движении за трезвость. Он вступил в группу трезвенников, но надолго его не хватило. Впоследствии мы покинули это общество, так как их церемонии меня раздражали. В итоге трезвенниками остались только мы, но не Макс.

Этот затяжной конфликт опустошил меня как душевно, так и физически гораздо сильнее, чем смерть нашего первенца. Тогда был внезапный и сильный удар с последующими безмятежными и теплыми воспоминаниями после погребения. А сейчас было нечто другое – изнуряющие вечные вопросы: «правильно ли я все сделал?» или «что мне теперь делать?». Это стало моим внутренним помешательством, которое доставляло очень много дискомфорта. Мари отвлекалась своими домашними заботами и тягой к живописи, а я нашел свою тихую гавань, погрузившись в научные измышления после того, как было принято решение отправить Макса в Америку. Тогда я достиг состояния душевного и физического покоя, даже смог немного отдохнуть.

Плохие новости в этот период приходили и от моих родных братьев и сестер. Брат Теодор страдал невралгией лицевого нерва, а поскольку нестерпимые боли возникали как раз во время еды, он сильно потерял в весе и ослаб настолько, что работа над его фундаментальным трудом «Литература по зоологии по всей России» зашла в тупик, и его это чрезвычайно расстраивало. Алексис отказался от своей хорошей пенсии в России в пользу своей первой жены, с которой он развелся, и отправился со своей второй женой в Париж, где с финансами у него оказалось все довольно скверно. Натали долго болела и хотела летом 1902 года переехать из Дерпта в Крым. Посему Мари отправилась в Дерпт помочь ей разобраться с хозяйством. Последние годы жизни Натали провела уже во всеми нами любимом Карабахе.