Владимир Раевский

Как всегда, время прогулки пролетело очень быстро. Прощаясь, Раевский назвал офицеру, какие книги ему нужны, и попросил любой ценой достать их. Он решил защищаться, а для этого нужен был воинский устав и другие уложения Законов, коими руководствует обвинение. Все, что просил Раевский, ему тайно приносили. «Меня содержали очень строго, но офицеры и солдаты очень хорошо знали, за что и почему я арестован, и поэтому оказывали мне не только уважение, но считали как бы обязанностию услуживать мне во всем. Мои знакомые тайно видались со мною или в моей тюрьме, или в ночное время за стенами моего заключения. Я знал все, что мне нужно было знать», — рассказывал потом Раевский.

Возвратясь в камеру, Раевский продолжал писать начатое стихотворение о скворце. К двум часам ночи оно было готово.

Как часто резвый голос свой
Он изменял на звук печальный,
Как бы внимая скорби тайной.
О вы, жестокие сердца!
Сотрите стыд души с лица,
Учитесь чувствам у скворца!
Он был не узник — и к темнице
Летая вольных птиц в станице,
Ко мне обратно прилетал:
Мою он гордость уважал,
Для друга вольность забывал!
И все за то его любили,
И все за то скворца хвалили,
Что он средь скорби и недуг,
И в узах был мне верный друг…

Предсказание Раевского в отношении Пушкина вскоре сбылось. Воронцов обратился в Петербург с просьбой, чтобы Пушкина как можно скорее убрали в «тихое место», где он нашел бы для себя среду менее опасную и больше досуга для занятий». А пока, до получения ответа, граф предписывал Пушкину выехать в некоторые уезды «собрать сведения о борьбе с саранчой… и проверить результаты принимаемых мер». Чем не командировка для поэта? Пушкин убыл в командировку и, говорят, по приезде составил отчет губернатору о том, что

Саранча летела, летела,
И села;
Все съела
И вновь улетела.

Оскорбленный Пушкин потребовал отставки, а 24 июля 1824 года ему было объявлено о «высочайшей воле», согласно которой Пушкин «исключается из списков чиновников за дурное поведение и подлежит удалению в имение родителей в Псковскую губернию под надзор местного начальства».

В жизни поэта Елизавета Воронцова, очевидно, заняла видное место. Тридцать набросков ее лица оставил поэт! Ей он посвятил стихотворение:

В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать.
Будить мечту сердечной силой
И с негой горькой и унылой
Твою любовь воспоминать.
Бегут, меняясь, наши лета,
Меняя все, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас…

Младший брат Владимира Раевского, семнадцатилетний отставной корнет Григорий, внешне был очень похож на Владимира: такой же коренастый, круглое лицо, густая шевелюра и большие голубые глаза, точь-в-точь как у Владимира. Как-то Федосий Михайлович, глядя на них, в шутку сказал: «У меня пять сыновей, но только Владимир и Григорий братья».

В семье Раевских долго пе знали о судьбе Владимира, так как расследование проводилось тайно. Писать письма родным ему запрещалось, да он и сам надеялся вскоре оправдаться, освободиться из-под ареста, а потому не хотел тревожить родных. Однако Федосий Михайлович написал письмо в Тульчин генералу Киселеву, которого знал лично. Новость, пришедшая из Тульчина, потрясла всю семью Раевских. Вначале Федосий Михайлович решил лично отправиться в Тульчин, дабы, как говорят, все узнать из первых рук, но потом передумал. Пять месяцев подряд никаких вестей от Владимира не было. Григорий решил поехать в Одессу или Кишинев и через знакомых отцу офицеров узнать, что случилось с его любимым братом. Отец категорически возражал против такой поездки Григория. От замысла поехать в Кишинев или Одессу Григорий, однако, не отказался. Старшая сестра Александра Федосеевна поддержала его.

Тем временем Александра Федосеевна втайне от отца договорилась с Григорием, что он на короткое время поедет в Одессу, узнает там о судьбе брата и вернется назад. Возникла проблема с подорожной. Два дня Григорий рылся в бумагах отца и отыскал старую подорожную, в которой сделал несколько подчисток, исправил на свое имя, радостно объявил сестре:

— Подорожная у меня имеется, приготовь мне денег на дорогу, да и Владимиру, наверно, стоит послать немного.

— Откуда у тебя подорожная?

— Достал через добрых людей, — слукавил Гриша. Александра Федосеевна собрала Григория и через сутки проводила за калитку, перекрестила, благословила в добрый путь.