Владимир Раевский

На очередном допросе генерал Левашов спросил Раевского: почему в его тетрадях конституционное правление названо лучшим? «Конституционное правление, — ответил Раевский, — я назвал лучшим потому, что покойный император, давая конституцию царству Польскому, в своей речи сказал, что дает он им такую конституцию, какую приготовляет для своего народа». Раевский далее сказал, что в России правление монархическое, неограниченное, а такое правление по-книжному называется деспотическим. Генерал Дибич, сидевший здесь за столом, не дав Раевскому закончить мысль, обратился к членам комитета: «Вот видите!» А потом повернулся к Раевскому: «У нас правление хотя и неограниченное, но есть законы». Раевский начал возражать, но только успел сказать, что «Иван Васильевич Грозный…», как Дибич снова оборвал его: «Вы начинаете от Рюрика». — «Можно и ближе, — не сдавался Раевский, — в истории Константинова на 82-й странице сказано: «В царствование императрицы Анны, по слабости ее, в девять лет казнено и сослано 21 тысяча русских людей, по проискам немца Бирона…» Раевский сделал ударение на словах «русских» и «немца», что заставило пруссака Дибича, именовавшегося до перехода на русскую службу Иоганном Карлом Фридрихом, вздрогнуть.

Великий князь Михаил Павлович, склонившись над столом, рисовал на бумаге какие-то знаки. Но когда Раевский ответил на вопрос, где он учился, Михаил Павлович поспешил возмутиться:

— Ах, эти университеты и пансионы…

Раевский тут же ответил на замечание великого князя:

— Ваше высочество, Пугачев, как известно, не учился ни в пансионе, ни в университете…

Его высочество нахмурился, снова уткнулся в бумагу.

Старик Татищев, казалось, был занят другим делом. Он не обращал внимания на Раевского, но когда тот сразил своим ответом великого князя, Татищев раздраженно сказал:

— То, что вы извращали умы солдатские, есть истина, доказанная свидетелями.

Раевский взорвался:

— Истиной становится любая ложь, которой все поверили. Такова и сия истина. У нас ложь — характерная особенность власть имущих…

Получив резкий отпор, Татищев не сдавался. Еще раз полистав лежащие перед ним бумаги, спросил:

— Что вы разумеете под словом «патриотизм?»

— Если патриотизм есть преступление — я преступник! Пусть члены суда подпишут мне самый ужасный приговор — я подпишу приговор. Для меня патриотизм является той таинственной силой, которая управляет мной, — уверенно сказал Раевский.

Больше вопросов никто не задавал.

Великий князь Михаил Павлович, не поднимая головы, косил глазами на Раевского, как бы стараясь запомнить его. И он запомнил. Случилось так, что в конечном итоге император поручил великому князю окончательно решить судьбу майора.

Раевскому завязали глаза и отправили в каземат. Плац-майор, сопровождавший его, видимо, подслушал ответы Раевского, сказал: «Ну, батюшка, я думал, что вам прикажут прикрепить шпоры, то есть кандалы». После этого плац-майор не проронил ни слова; молча довел до каземата и удалился.

Раевский написал подробное «Оправдание», ему не поверили, но по представлению секретного Комитета государь высочайше повелел: «Дальнейшее разыскание по следству, Комитету порученному», прекратить и дело возвратить начальнику главного штаба.

В марте 1826 года Раевский дважды отвечал на «Вопросные пункты», тогда же составил в Комитет просьбу дозволить ему писать родным. «Я еще не писал ни одного раза. В продолжение долговременной моей неволи мне осталась одна сия отрада, разрешение сие, исполненный самой глубокой признательности, приму я как величайший знак снисходительности и милосердия». Получил ответ: «Дозволить один раз писать родным».

Итак, дело Раевского по Комитету прекращено и возвращено обратно в военное ведомство. Дежурный генерал главного штаба Потапов предписал генералу-аудитору направить дело Раевского его величеству цесаревичу Константину для наряда в войсках. Литовского корпуса военного суда над ним, а по окончании представить императору свое мнение. Раевского со всеми следственными документами отправили в крепость Замостье.

Раевскому объявили волю императора, что если он не «утвердит доказательствами» свое «Оправдание», то будет подвергнут наказанию вдвое жесточайшему.

Такое решение все же несколько облегчило душу узника. Он надеялся, что при очередном, но более беспристрастном разбирательстве дела сумеет доказать свою невиновность. Кроме всего прочего, Раевский надеялся, что ему в чем-то поможет начальник штаба шестого корпуса генерал Курута, который командовал Дворянским полком и хорошо знал Раевского. До отправки в Польшу Раевский несколько раз просил дать ему аудиенцию у царя, но в ней ему было отказано. Раевский был уверен, что в течение часа сумеет доказать императору свою невиновность. Перед этим он продумал, что скажет царю при возможной встрече.

Из Петропавловской крепости Раевский написал прошение Николаю I: