Владимир Раевский

— Да! Да! — подхватил цесаревич. — Вы хотите прогуливаться на воздухе для здоровья, а я думал погулять, то есть в компании. Это другое дело. Гуртиг, — закричал князь, — майору позволено прогуливаться по крепости всякий день для здоровья, ходить в баню и ванны, когда пожелает, и писать к графу Куруте».

Генерал Дурасов, возвратившись от цесаревича, на второй день продолжил судебное разбирательство. Он был убежден, что «Рассуждение о рабстве крестьян» и «Рассуждение о солдате» написал Раевский, хотя последний настойчиво отрицал это.

На очередном заседании суда Дурасов и члены суда допрашивали Раевского о его литературном творчестве.

— Где вы нашли такой закон, о котором говорите в сочинении, что русские помещики имеют право торговать, менять, проигрывать, дарить и тиранить своих крестьян? — спросил Дурасов.

Генерал намеревался этим вопросом как бы заставить Раевского признать, что сочинения принадлежат ему, но Раевский, разгадав маневр генерала, ответил:

— Автор «Сочинения» не говорит о законе, а он именно спрашивает: по какому праву, откуда взят закон? А то, что помещики торгуют людьми, в подтверждение слов сочинителя, я могу представить много примеров, по позвольте ограничиться несколькими. Покойный отец мой купил трех человек; помещик Гринев продавал людей на выбор из двух деревень; в Тирасполе я знаю таких перекупов, например, доктор Лемоннус купил девку Елену и девку Марию, а капитан Варчастов купил себе девку у майора Терещенко. Я еще могу привести примеры.

— Достаточно, — угрюмо сказал генерал и добавил: — Эти отдельные случаи ни о чем не говорят.

— Если продажа людей возможна, значит, законом это не возбраняется, а посему автор абсолютно прав, написав, что у нас торгуют людьми, — подкрепил свой довод Раевский.

Дурасов спросил членов суда, нет ли у них вопросов к подсудимому, а когда те отрицательно кивнули головами, он, полистав бумаги, спросил:

— У вас здесь написано: «Граждане! Тут не слабые меры нужны, но решительный и внезапный удар!» Что вы под этим ударом понимаете?

— Автор призывает, как я думаю, к внезапному сокрушению существующего правления.

— А как это вы мыслили совершить? — осторожно спросил генерал.

— Полагаю, что автор основную ставку делает на армию, на вольнодумных генералов и офицеров, коим рабство опостылело…

— Ну-с, это уж слишком, — пробубнил генерал и объявил перерыв заседания.

Находясь в ссылке в 1838 году, при встрече с Луниным Раевский вспоминал этот допрос и рассказал ему. Перед тем Лунин закончил письмо сестре своей Екатерине Уваровой в Петербург, оно лежало на столе. Лунин взял письмо и прочитал гостю: «…Познакомлю теперь с моими домочадцами, их много: Василич, его жена и четверо детей. Бедному Василичу 70 лет, но он силен, весел, исполнен рвения и деятельности. Судьба его так же дурна, как и моя, только другим образом. Началось тем, что его отдали в приданое, потом заложили в ломбард и в банк. После выкупа из этих заведений он был проигран… променян на борзую и, наконец, продан с молотка со скотом и разной утварью на ярмарке в Нижнем. Последний барин в минуту худого расположения без суда и справок сослал его в Сибирь».

— Если желаешь, можешь снять копию и послать в подтверждение твоих прежних слов императору Николаю. Сам Василич заверит его отпечатком своего пальца, за неумением писать, — сказал тогда Лунин и указал на старика, вошедшего в дом с охапкой дров.

Это было потом, а пока генерал Дурасов молча слушал ответ Раевского и делал пометки себе в тетрадь, до его ушей долетело замечание одного из членов суда: «Его ничем не уязвишь».

Раевского спросили, чтобы он назвал хотя бы несколько дворян, которые завели у себя серали[2], о чем указывается в «Рассуждении», он ответил, что «если Комиссии угодно, чтобы я назвал вместо сочинителя нескольких, то вот они: 1) Курской губернии помещик Дмитрий Васильевич Дятливо содержит сераль; 2) Помещик Синельников так же; 3) Помещик Щигловский так же…»

На каждом заседании суда Раевскому задавали до сорока вопросов.

Судебный допрос Раевского затягивался. Руководитель суда генерал Дурасов был удивлен, почему прежние следственные комиссии так мало интересовались стихотворениями, которые направлены против правительства. От Раевского потребовал объяснить выражения и отдельные слова, встречающиеся в них. «Гражданская искра зажглась». Какой «переворот» и какую «бурю» он подразумевает? Раевский пояснил, что многие стихи написаны в минуты мечтаний и раздумий о судьбах людей, ни в коей мере не относящихся к лицам и времени. В качестве примера привел стих Державина:

Коль владычество и славу
Коварство будешь присвоить?
Весы, кадило, меч, державу
В руках злодейских обращать?

Дурасов видел, что разбирательство затягивается, а еще предстояло допросить брата Раевского, поэтому увеличили на несколько часов заседания суда, которые заканчивались поздно вечером.