Владимир Раевский

24 марта Раевский обратился с большим письмом к генералу Куруте, в котором указывал на неверное толкование Комиссией некоторых понятий слов, найденных в его бумагах, а также на то, что некоторые его доказательства Комиссия приняла как дерзкие и неуместные, и что, «подавая черновые ответы мои неподписанными, я Комиссии тогда же говорил, что, если ей угодно, пусть переменит или даст мне вопросы, кои бы касались и не оскорбляли чести моей, и я дам другие ответы. Генерал отвечал мне: «Хорошо, я посмотрю», но после того, может быть,* полагая, что я учинил предложение сие от робости, не только словесно, но даже в вопросных пунктах угрожал мне начальством…»

«Какая сила на земле отдаст мне цветущие годы жизни моей, кто выплатит мне вздохи и слезы мои?» — думал Раевский, продолжая письмо.

Он решается на все, только бы скорей пришел конец мучениям: «Я дал себе клятву подписать всякий приговор, — пишет он Куруте, — беспрекословно… Следственно, Комиссия должна быть при таковой моей решимости и доверенности не скорою, а осторожною в заключении и признаков вины не принимать за настоящую вину. Участь моя слишком бедственная, чтобы не пожелать какого бы то ни было конца… Мне представлено обширное поле к оправданию, но поле жизни моей так стеснено, что мне весьма нередко приходит на мысль подкрепить все обвинения и просить наказания как милосердия!»

В воскресные дни судебная Комиссия не заседала. В один из таких дней Раевского водили в баню; в бане во время раздевания он обратил внимание на хромого старика, прислуживавшего там. Старик внимательно поглядывал на узника, но не говорил ни слова, ибо это строго запрещалось, он то выходил, то снова появлялся, стучал деревянными шайками, укладывая их в кучу, а потом нечаянно за что-то зацепился, упал, опрокинув к ногам караульного, стоящего здесь, в моечной, шайку с водой. Караульный зло выругался, и, когда он приводил себя в порядок, старик сунул Раевскому клочок бумаги и удалился.

В камере, как только за ним закрылась дверь, Раевский торопливо развернул мокрую бумажку, с трудом прочитал:

«Пан, рядом с вами в камере сидит ваш брат Григорий».

Это было настолько неожиданно, что Раевский растерялся. Лишенный переписки, он ничего не знал о нем, и вдруг ошеломляющая весть! «Как, когда и за что посадили Гришу? Почему он оказался здесь?» Вопросы, на которые Раевский не мог дать себе хотя бы приблизительного ответа. Неизвестность мучила его, не давала покоя. Все выяснилось спустя два дня. Комендант крепости осматривал тюрьму, и, когда он зашел в камеру Раевского, тот, волнуясь, спросил:

— Ваше превосходительство, мне стало известно, что в крепости находится мой брат, это верно?

— Да, его будут судить вместе с вами.

— Я могу его видеть?

— Нет, пока нет.

14 апреля 1827 года закончен суд над Раевским. В тот же день великий князь донес императору:

«…Суд сей с самого учреждения своего по настоящее время занимался рассмотрением произведенных прежде над майором Раевским как следственного, так и судного дел, отбиранием от него ответов и объяснений, потом соображением их с сими весьма обширными и крайне запутанными делами…»

Далее Константин Павлович отмечал, что суд, которым руководил командир 6-го пехотного корпуса генерал Сабанеев, допустил много «неправильностей и даже противузаконностей». Допросы производились «вынудительно», а главное, отмечает великий князь, что при правильном следствии можно было еще в 1822 году обнаружить злоумышленное общество и тем самым предупредить известное происшествие в декабре 1825 года. До сих пор остается непонятным, почему великий князь ушел от вынесения окончательного приговора Раевскому, решил деликатно отодвинуть его от себя, осторожно порекомендовал императору, что делать далее: «…Я полагал бы моим мнением: для разбора оного назначить особую Комиссию из лиц, имеющих право войти в подробное изыскание всех без исключения предметов, до кого бы оные не относились…»

Император согласился с мнением Константина Павловича и для окончательного рассмотрения дела велел создать особую Комиссию под председательством генерал-адъютанта Левашева и членов генерал-адъютанта Головина, корпуса жандармов генерал-майора Балабина и других лиц. Комиссия должна была представить свое решение его императорскому высочеству командующему Гвардейским корпусом, младшему брату царя Михаилу Павловичу.

Комиссия не сочла нужным вызывать Раевского, решила рассмотреть все заочно, на основании представленных судебных документов, тем более что генерал Левашов уже прежде был знаком с делом Раевского.

10 октября генерал Дибич представил императору решение Комиссии, одобренное великим князем Михаилом Павловичем, согласно которому майор Раевский лишался чинов, ордена св. Анны 4-го класса, золотой шпаги с надписью «За храбрость», медали «В память 1812 года» и дворянского достоинства, удалялся как вредный обществу человек в Сибирь на поселение…

Император на представлении Дибича написал: «Быть по мнению его императорского высочества командующего Гвардейским корпусом. Николай. Санкт-Петербург, 15 сентября 1827 г.».