Владимир Раевский

«…Пятый год длится неволя моя, самые воспоминания о сословии, коего уже не существовало, изгладилось из моей памяти… В ответах моих я говорил истину и осмеливаюсь испрашивать улики и доказательства, как милости… Более четырех лет в самой тяжелой неволе ожидал решения участи моей… В темнице моей узнал я о смерти братьев, отца, умершего от печали… Одни холодные стены были свидетелями слез, неисцелимых утрат и страданий узника… Рожденный, может быть, для лучшей доли…»

Император прочитал прошение Раевского и, посоветовавшись с генералом Дибичем, решил сам ознакомиться со следственным делом Раевского. На прошении Раевского появилась надпись императора: «19 апр. 1826 г. Весьма нужное, потребовать немедленно дела его, ген. — л-та Орлова… из секретного Комитета и доставить ко мне к докладу».

Выполняя повеление императора, из секретного Комитета привезли к нему в кабинет две большие связки с бумагами.

— Что это? — грозно спросил Николай I.

— Следственное дело майора Раевского, — пояснил чиновник.

На лице императора появилось подобие улыбки и тут же исчезло.

— Отвезите все это генералу Дибичу…

Именно тогда-то император решил направить Раевского и его следственное дело в Варшаву для суда при гвардейском корпусе. Тогда же был направлен в Варшаву и Григорий Раевский для одновременного суда с братом.

Великий князь Константин Павлович, получив указание императора, приказал начальнику штаба корпуса генералу Куруте содержать Раевского под строгим арестом в крепости Замостье. А под председательством генерал-майора Дурасова создать судебную комиссию и судить Раевского одновременно с его братом Григорием.

Второго сентября председатель Комиссии военного суда Дурасов донес начальнику штаба, что он приступил к военно-судным делам над братьями Раевскими. С самого начала разбирательства дела Комиссия Дурасова обратила внимание на литературную деятельность Раевского, особенно на его политические трактаты — «Рассуждение о рабстве крестьян», «Рассуждение о солдате». Гражданскую лирику подсудимого Комиссия нашла очень опасной.

Кроме того, Компссия установила нарушение законов судебной Комиссией, которая работала под надзором генерала Сабанеева. По этому поводу Дурасов запросил разрешение приехать в Варшаву для личного доклада цесаревичу Константину.

Прибыв в Варшаву, генерал Дурасов доложил Константину Павловичу ход судебного разбирательства. Причем отметил, что рукописи майора «О рабстве» и «Солдате» особенно опасны. А в подтверждение его вольнодумных стихов прочитал:

Свирепствуй, грозный день!.. Да страшною грозою
Промчится по в возврат невинных скорбь и стон,
Да адские дела померкнут адской тьмою…
И в бездну упадет железной злобы троп!
Да яростью стихий минутное нестройство
Устройство вечное и радость возродит!..
Врата отверзнутся свободы и спокойства —
И добродетели луч ясный возблестит!..

В конце доклада генерал заметил:

— Если бы сумели заставить говорить Раевского в начале ареста, то не было бы 14 декабря. Суд в Тирасполе открыл маловажные преступления, а главнейшие были упущены из виду.

У цесаревича тут же возникло желание взглянуть на узника, которого он прежде знал как весьма преуспевающего кадета.

Такая встреча вскоре состоялась. Вот что рассказал о ней много лет спустя сам Раевский:

«Передо мной стоял человек, который отказался от владычества Русской империи… У меня в каземате было одно стуло, я подал его цесаревичу; он сделал знак учтивости и сел.

— Здравствуйте, майор! По какому случаю из Петропавловской крепости вы попали ко мне?

— Ваше высочество, дело мое начато еще в 1822 году, я находился в крепости Тираспольской. Судил меня генерал Сабанеев, он не мог ничего найти незаконного по служба и потому навел на меня политические подозрения, но я не признал ни суда, на конфирмации, не подписал выписки и приговора и протестовал…

— …Здесь четыре стены, никого нет в этой комнате, я не судья, все, что вы скажете, останется в этих стенах, но говорите правду, как отцу. Я хочу знать дело не из бумаг.

Рассказ продолжался не более получаса, лицо цесаревича прояснилось, он, казалось, был доволен.

— Только-то? Справедливо ли это, майор?

— Ваше высочество, увидите мое дело и за ложь будете иметь право наказать меня.

— Если только, вам опасаться нечего! Но я вижу и знаю, что генерал Орлов во всем виноват, и его надо был» повесить одним из первых…»

Тогда Раевскому цесаревич позволил писать письма, по отправлять их через генерала Куруту. Раевский обратился к нему с просьбой разрешить иногда гулять.

«— Нет, майор, этого невозможно. Когда оправдаетесь, довольно будет времени погулять.

— Ваше высочество, здесь хорошо, но… без всякого движения я могу заболеть…