Владимир Раевский

— В городе поселять вас не велено, — ответил чиновник и, поднявшись от стола, несколько раз молча прошелся по комнате.

Молчал и Раевский.

Убедившись, что из посетителя ничего нельзя вытянуть, чиновник сменил тон, решительно заявил:

— Вас отправляют в Идинскую волость!

— Как далеко это? — осмелился спросить Раевский.

— Немного ближе, чем до Петербурга, — ехидно улыбнулся чиновник и вышел.

В губернаторстве Раевскому сказали, что к месту назначения он может отправляться самостоятельно, без сопровождающего, и порекомендовали сходить на постоялый двор, где могут быть подводы из волости.

Первый раз за шесть лет Раевский шел без охранника, и как-то не верилось. Он все время оглядывался по сторонам, смотрел назад, не следует ли за ним полицейский. Мысленно он был там, в Олонках. Старался представить себе будущее место жительства, и каждый раз картина рисовалась весьма мрачной.

В тот день Раевскому повезло: на постоялом дворе был Идинский волостной писарь. Нашел его. Пожилой рыжебородый мужик с маленькими колючими глазами настороженно выслушал просьбу Раевского подвезти до Олонок, потребовал у него бумаги. Он долго рассматривал их, дважды повторил слова «государственный преступник», возвращая бумаги, поинтересовался:

— Казну обворовывал аль императора убить хотел?

— Ни то, ни другое, господин писарь. Я осужден как вредный для общества человек, и только.

— Ладно, в пути расскажешь. Поедешь со мной, приноси свои вещи, а я схожу перекушу малость, у тебя найдется несколько ассигнаций?

Мела поземка, но лошади шли ходко. Сани слегка бросало то в одну, то в другую сторону дороги, местами перепоясанной снежными горками. Писарь, закутавшись с головой в овчину, дремал, но вскоре он высунул из овчины свою рыжую бороду, повернулся к Раевскому, полюбопытствовал:

— Шуба на тебе купеческая, где стащил?

— Господин писарь, мы этими делами не занимаемся. Я бывший дворянин, майор…

— Вот как? — удивленно произнес писарь. — А почему же тебя в Читу не отправили?

— Сие мне неведомо. Вы лучше расскажите мне что-нибудь о селении, куда меня везете, — попросил Раевский.

— Зачем тебе? Скоро сам все увидишь. В том селении волков нет, но в окрестностях их изрядно, без энтого в лес ходить нельзя, — сказал писарь и показал рукою на ружье, лежащее на сене у его ног. — А царя тебе доводилось видеть?

— Видел не только царя, но и его братьев, разве от этого легче?

— Все же, — сказал писарь. Неведомо, что он этим хотел выразить.

Возчик, до этого не обронивший ни единого слова, вдруг произнес:

— Интересно, что едят цари?

Его вопрос остался без ответа. Тем временем писарь закончил курить, окурок бросил на снег, повел глазами в сторону Раевского.

— Олонки — селение богатое, все подати исправно вносят, более ста дворов ныне, — начал рассказ писарь. — Лет двести назад бурят Ойланка с женой, сыном, невесткой и восьмилетним внуком весной на одноконном возке выехал из города вверх по правому берегу Ангары в поисках лучшей доли. Возок, старая лошадь в упряжке, юрта и два закопченных чугунка — все их богатство. В пути кормились рыбой, которую в избытке ловили в реке. Во время пути лошадь пала, купить другую не было денег. Семья остановилась рядом с причалом, на котором разгружались работные люди, промышлявшие рубкой и сплавом леса. Ойланки установили юрту. Мужики, отец и сын, ушли на заготовку леса. Ближе к осени заболел и скончался их малец. Похоронили рядом с юртой. С наступлением зимы работа на причале прекратилась. Ойланки считали большим грехом оставить одинокой могилку внука и сына. Остались зимовать. За зиму совместно с беглым крестьянином из Малороссии Степаном Култуком, приставшим к ним, соорудили бревенчатую пятистенку. Весной, когда вновь заработал причал, его начали именовать причал Ойланки. А в казенной переписке наш брат писарь именовал его Олонки, да так и осталось. Тепереча на том месте, где когда-то стоял первый дом, начинается улица Култук. Беглец из Малороссии не раскрыл своей настоящей фамилии, назвал себя именем байкальского ветра — Култук.

В далеких Олонках, вдали от родины и друзей открывалась новая страница жизни Раевского — «жизни ссыльной». Всю дорогу от Замостья до Олонков его томила неизвестность, будущее казалось мрачным, но он не унывал. «Я потерял чины, ордена, меня лишили наследственного имения, — писал он, — но умственные мои силы, физическая крепость, имя мое — остались при мне».

Вечерело. Сельский староста привел Раевского в дом духобора Хомкова.

— Принимай гостей, Терентий Климович, — сказал староста, стряхивая снег с шапки.

— Гостям всегда рады, хотя еще наши деды говаривали. что незваный гость — хуже татарина, — не то в шутку, не то всерьез ответил хозяин и пронизывающим взглядом, сверху вниз, оглядел Раевского.

— Постояльца тебе привез, Терентий Климович, не откажешь?

Хозяин рукой расправил бороду, посмотрел в сторону старосты, успевшего сесть на лавку и закинуть ногу на ногу.

— Кто сей постоялец? Прошлый раз ты мне привел какого-то шаромыжника, дак он прожил два дня, а на третий и след простыл, а для полного расчета прихватил мои новые сапоги.