Власть и общество: избирательные реформы и их восприятие в Великобритании в последней трети XIX века

Представляется справедливым отметить особую роль лидера либерал-радикалов Дж. Чемберлена. По воспоминаниям современников, никогда еще его речи не были столь агрессивными и провокационными, как в летние и осенние месяцы 1884 г., и никогда раньше его влияние в кабинете не было так велико. По словам отечественного историка Л. Е. Кертмана, «как будто всколыхнулась и выплыла на поверхность вся его долго сдерживаемая ненависть к знати и заставила забыть о своей собственной принадлежности к элите». Это была тактика как Чемберлена, так на этот раз и Гладстона. Лидер либералов неоднократно призывал к регулярным политическим демонстрациям, как это происходило во время первого билля о реформе 1832 г.[383]

По подсчетам редактора газеты «Пэл Мэл Гэзетт» Стеда, до осеней сессии парламента либералами в Англии было проведено 1 277 демонстраций, в Шотландии – примерно 250. Общее число участников оценивалось в четыре с половиной миллиона человек. До населения доводилась одна простая истина: на пути реформы стоят консервативная партия и палата лордов[384]. Все, что можно было сказать о билле и действиях палаты лордов, было сказано в первые несколько дней. Была проиграна любая вариация, любое модное выражение повторялась для притягательности из колонки в колонку ежедневной прессы. В самом начале было достаточно новизны, чтобы привлечь внимание англичан, переросшее в сочувствие сотням тысяч, проживающих в графствах. Рабочие пожертвовали однодневной зарплатой, чтобы пройти через Лондон 21 июля. В митинге участвовало, по разным данным, более 30 тысяч человек[385].

Утро было холодным и пасмурным. В три часа дня все было готово, и шествие тронулось в путь мимо здания парламента. Методичные во всем англичане манифестировали не иначе как по строго определенной программе. Процессия состояла из восьми корпораций ремесленников, каждая в своих знаменах и значках. Кроме того, участвовали и представители бесчисленного множества политических и рабочих организаций, клубов и ассоциаций со своими знаменами и оркестрами музыки. На знаменах красовались надписи: «Мы требуем билля!», «Избирательных прав для всех рабочих!», «Неужели лорды отнимут у народа его право голоса?»[386].

На балконе сидели лорды, равнодушно покуривая сигары и презрительно глядя на тысячную процессию. Ее участники, проходя мимо клуба, давали лордам «кошачий концерт» – с бранью, свистками, оркестры играли похоронный марш. Улицы были переполнены зрителями. У входа в Гайд-парк толпы народа не были задержаны, как это случилось в 1867 г., и они беспрепятственно вошли в парк. Пройдя в парк, каждая колонна занимала место, обозначенное заранее. Наконец, по сигналу, со всех трибун одновременно была провозглашена и всеми принята резолюция, в которой представители не имеющие избирательных прав (процессия состояла исключительно из них), выражали порицание палате лордов и одобряли действие премьер-министра[387].

Помощник редактора «Пэл Мэл Газетт» Милнер, наблюдавший из окна клуба «Реформ», заметил, что все было замечательно организовано и проведено. Толпа пребывала в добром здравии и хорошем настроении. Кроме всего прочего, демонстранты вели себя очень аккуратно, боясь затоптать цветы или клумбы. «Таймс» вдохновлено писала, что «это была демонстрация, произведенная народом и за народ». В конце митинганекоторые участники предложили провести демонстрацию, направленную против палаты лордов перед домами консервативных пэров, однако либеральное руководство благоразумно предотвратило эти поползновения[388].

Следует отметить, что именно на этом митинге впервые был поднят вопрос о необходимости существования палаты лордов. Демонстрантам было зачитано письмо либерал-радикала Брайта, в котором говорилось, что наиболее существенным вопросом на данный момент является следующий: имеет ли право палата лордов действовать вопреки правительству, являющемуся представителем королевской власти, и вопреки палате общин, представляющей собой нацию[389]? По мнению оратора, ответ мог быть только один. В целом либералы сделали послание довольно-таки интересным для народа. Лоусон пытался острить. Еще дальше пошел либерал-радикал Торольд Роджерс. Он не без ехидства сравнивал верхнюю палату с «Содомом и Гоморрой». Правда, вскоре за подобные высказывания получил жесткий отпор от консерватора Стенхопа[390].