Власть и общество: избирательные реформы и их восприятие в Великобритании в последней трети XIX века

По воспоминаниям современников, жителям Глазго повезло больше, чем кому-либо. Проводившаяся там демонстрация была зрелищем, которое стоило посмотреть не столько из-за количества участвующих, хотя людей было много, сколько из-за зрелищности и оригинальности всего мероприятия и его большой редкости. Марш скорее походил на карнавал. Разукрашенные животные: лошади, ослы, даже свиньи, люди в масках, в доспехах, чучела, марионетки, знамена, картины. А в дополнение ко всему шутки – немного хороших шуток и очень много плохих. Как свидетельствовал один из очевидцев, «на улицах стояла толпа, и пока шло шествие, люди были трезвые. Даже в самых бедных домах из окон были вывешены кусочки шали или красные носовые платки». Кроме того, как отмечает британский историк М.Партридж, митинги были более организованными, без криков и суматохи, как это происходило в 1831–1832 гг. и 1866–1867 гг[391].

Гладстон, давно не выступавший за пределами Вестминстера, теперь, как писала «Таймс», «получил шанс для возобновления своей ораторской деятельности, которая так хорошо послужила его партии в 1880 г.». Митинги стали обычным явлением особенно на юге Англии в течение лета и осени 1884 г.

После митинга в Гайд-парке изменилось и отношение тори к демонстрациям. Первоначально Солсбери считал, что либеральная кампания не изменит принципиально ситуацию. По его словам, «либералы попробуют лишь напугать пэров»[392]. Первоначально тори старшего поколения были согласны приравнять демонстрацию в Гайд-парке к фиаско чартистов в 1848 г. В первые дни выступлений либералов консерваторы пребывали в приподнятом настроении. Они полагали, что правительство ничего не добьется «выходом на улицу» и попыткой «легализовать пикник». Однако вскоре настроение консервативной элиты поменялось. Торийские лидеры поняли всю важность проведения митингов.

Накануне партийной конференции Карнарвон предложил Солсбери разработать план кампании по нейтрализации волнений в крупных городских центрах. Однако маркиз отказался даже рассматривать данное предложение. Он решил поступить иначе. Тори решили сбить волну общественного недовольства своими контрдемонстрациями. Консерватор Уинн вместе с кнутами срочно вызвали членов партии из ближайших графств, чтобы организовать в Лондоне демонстрацию, схожую с либеральным выступлением в Гайд-парке. По словам Уинна, «это можно сделать так же легко, как в Манчестере, Шеффилде и других городах, если хорошенько потрудиться»[393].

И уже 22 июля состоялась большая демонстрация, организованная консервативной партией, ставшая неожиданностью для либералов. Выступая с трибуны, Солсбери настаивал на том, что ввиду несогласия между обеими палатами правительство должно распустить парламент и апеллировать к стране. Он активно использовал теорию «народного волеизъявления»: консерваторы доказывали, что власть и так уже принадлежит народу, а либеральная партия требует проведения билля, на который народ свое согласие не давал. Поэтому обязанностью пэров является бросаться в прорыв всякий раз, когда палата общин действует, не имея «мандата нации» [394].

Солсбери недоумевал: «Как может правительство, терпевшее поражение пять или шесть раз в палате общин, процветать? Чемберлен переделывает нашу конституцию, он изменяет догмы, которые мы воспринимали годами и поколениями, и мы покорно наблюдаем за этим процессом». Таким образом, лидер консерваторов, выдвигая обвинения против либеральной администрации, снова и снова призывал к роспуску парламента[395]. По мнению С. Вестона, речи, произнесенные Солсбери на публичных митингах, были не менее искусными, чем речи Гладстона и Чемберлена. Солсбери использовал разнообразные уловки и приемы завоевания симпатий слушателей в условиях существующей демократизации политической жизни. В итоге на крупных митингах тори удалось привлечь не меньшее число участников, чем было у либералов[396].

Яростно защищая «митинги негодования», центральное руководство консервативной партии преследовало несколько целей: во-первых, консерваторы выражали протест против политики, проводимой либеральным правительством в Египте; во-вторых, стремились поддержать палату лордов; в-третьих, настаивали на роспуске либерального кабинета и проведении досрочных парламентских выборов[397]. Однако ни Гладстон, ни Чемберлен не желали роспуска парламента до принятия парламентской реформы. Лидеры либеральной партии полагали, что выборы неизбежны, но лучше проводить их, имея пять миллионов новых избирателей[398].