Власть над миром. История идеи

Однако МВФ мог действовать как буфер и проводник американского влияния только до тех пор, пока пользовался доверием и авторитетом. Верность основополагающим принципам и уважение к голосам членов правления, представлявших другие страны, кроме Америки, в этом смысле имели критическое значение. Однако экстраординарное расширение спектра его деятельности – от наблюдения до все более и более агрессивного выдвижения требований и условий – ставило доверие к МВФ под вопрос. МВФ постоянно призывал к либерализации контроля за капиталом, однако в его уставных документах эти требования ничем не подкреплялись. Данный факт не тревожил Казначейство США – оно и так раз за разом подталкивало МВФ к действиям, которые тот без него предпочел бы не совершать, – но сильно беспокоил европейских членов Совета, стремившихся к «управляемой глобализации» на основе определенных правил. В начале 1990-х гг. была предпринята попытка утвердить поправку, обеспечивающую законный статус требований МВФ к его кредиторам. По сопротивлению, с которым она была встречена, можно судить об озабоченности растущей силой и влиянием МВФ в мире. Противостояние поправке объединило между собой правительства стран Третьего мира и банки с Уолл-стрит, равно обеспокоенные расширением его полномочий. Еще более красноречивой оказалась критика бывшего директора по исследованиям МВФ Джека Полака, которому к тому времени перевалило за 80. Полак, голландский экономист, воочию наблюдал за эволюцией мер, которые предпринимались для стабилизации открытой интернациональной экономики с 1930-х гг. Он начинал с работы в Лиге Наций еще до Второй мировой, служил в отделе экономики, переехавшем в 1940 г. в Принстон, участвовал в работе Бреттон-Вудс и ЮНРРА, так что обладал тем самым историческим взглядом, которого не хватало большинству сотрудников фонда. Обеспокоенный направлением, в котором развивался фонд, он опасался, что получение им законных полномочий настаивать на либерализации капиталов приведет к еще более масштабным требованиям, из-за чего авторитет фонда в развивающихся странах будет еще сильнее подорван. К 1998 г. оппозиция добилась того, что попыток утвердить вышеупомянутую поправку больше не предпринималось[440].

Авторитет МВФ, основывавшийся на его экспертном подходе, также оказался под сомнением в результате расширившегося поля деятельности фонда. Американское влияние выражалось не только в контроле над его институтами, но еще сильнее в его способности пропагандировать определенные идеи. В сфере экономики это было особенно заметно. Теория модернизации была проникнута экономикой, но опиралась также на эклектичные заимствования из других дисциплин: в конечном итоге, ее базовый подход являлся историческим. Однако большинство экономистов МВФ не интересовались историей, равно как и другими общественными науками. В основном это были мужчины, экономисты, получившие образование у других мужчин-экономистов в американских и английских университетах. Они основывали свои рекомендации на «домашних» разработках, выраженных на языке высокоформализованных математических моделей, так высоко ценящихся в этой профессии. Представители, пожалуй, самой успешной дисциплины в послевоенных университетах Америки, они пребывали в полном или почти полном неведении относительно всего, что касалось культуры, языка или общественного устройства стран, которым эти рекомендации предназначались, поскольку были воспитаны – как многие экономисты до сих пор – в убеждении, что неведение относительно разных «экзогенных переменных» вполне приемлемо. Суть их подхода отражал так называемый Вашингтонский консенсус. Это название предложил в 1989 г. экономист Джон Уильямсон, подразумевая под ним определенный набор предписаний: избегание больших фискальных дефицитов, урезание правительственных субсидий, либерализацию торгового и инвестиционного режима, приватизацию национализированных предприятий и дерегуляцию. Его защитники не предлагали других альтернатив: выбор, по словам представителя Центрального банка Бразилии, в 1990-х гг. делался между «неолиберализмом и неоидиотизмом». По иронии судьбы их психологическое отношение к миру было почти идентично отношению теоретиков модернизации 1960-х гг.: точно так же убежденные в преобразующей силе своих идей, они с легкостью развенчивали большую часть достижений предыдущего поколения[441].