Тем временем росла трещина между МВФ и Всемирным банком. Банк, значительно расширивший свое применение в сфере развития до 1981 г., при Рейгане был вынужден занять оборонительную позицию: администрация постоянно намекала на то, что он проявляет «социалистические тенденции», а критики из правого крыла утверждали, что им «управляют как советской фабрикой». Сохранить свое положение ему удалось только через принятие Вашингтонского консенсуса, согласие с выкладками Чикагской школы экономики и поддержку программы структурных преобразований в МВФ[461]
. Тем не менее к середине 1990-х, с ростом критики в адрес МВФ, в банке начали жалеть о такой подчиненности. Обеспеченный наличностью банк Казначейство США принуждало выделять гигантские суммы на выплаты долгов по решению МВФ – такие выплаты поднялись с 2 % от общего объема займов в 1996 г. до почти 40 % в 1998 г., в разгар восточноазиатского кризиса. Новый президент банка Джеймс Вольфенсон сожалел о том, что банк оказался в положении марионетки МВФ, и высказывал недовольство высокомерием, с которым Казначейство распоряжалось его средствами, вкладывая их в свои непродуманные проекты по оказанию помощи[462].Главный экономист банка Джозеф Стиглиц публично критиковал философию фонда. Возмущаясь его секретностью и стандартизированным подходом к преодолению глобальных кризисов, Стиглиц отмечал, что банк «провалил свою главную миссию»: вместо стабилизации кризисы стали случаться все чаще и приобрели глобальный масштаб, а старая цель – полная ликвидация безработицы – была принесена в жертву идеологии; фактически, писал он, не было никаких доказательств того, что либерализация рынков капитала необходима для развития, зато имелась масса доказательств обратного. Вольфенсон считал, что банк должен выйти за рамки экономики. Он должен защищать демократию и бороться с коррупцией, ставящей препоны на пути развития. Дисциплину должно было обеспечивать «гражданское общество», а не казначейства, открытость означала успех. Так в эру третьих путей он тоже наметил третий путь – между государственным социализмом и невмешательством правых, – особенно привлекательный для главы института, который часто подвергался критике с обоих флангов политического спектра[463]
.В обществе критика была гораздо более жесткой; противники глобализации и либерализации торговли и капиталов обвиняли ее в секретной, высокомерной манере принятия решений на международном уровне и призывали к возрождению политики в форме протеста, прямых действий, а в некоторых случаях и неприкрытой жестокости для борьбы с жестокостью, таившейся в самом капитализме. Энергичный Вольфенсон был, в каком-то смысле, порождением этого движения: протесты в Мадриде в 1994 г., когда банк праздновал пятидесятилетие с момента основания, превратилось из торжества в катастрофу для его предшественника. Пикеты и акции протеста у стен штаб-квартиры МВФ уже стали привычными, когда в 1999 г., в ноябре, антиглобалисты вновь оказались на первых полосах: во время ежегодного съезда ВТО демонстранты столкнулись с полицией на улицах Сиэтла. В беспорядках принимало участие более 40 тысяч митингующих – это была самая крупная акция протеста против деятельности международной организации, когда-либо происходившая в США.
Протесты, зревшие несколько месяцев, исходили преимущественно от широкой коалиции неправительственных организаций различного толка со всего мира. Среди них были местные анархистские ячейки и профсоюзы, возмущенные потогонными методами мультинациональных корпораций. Туда же относился Юбилей 2000, церковное движение, призывавшее простить долги странам Третьего мира; оно же в предыдущем году организовало в Британии масштабную демонстрацию против Большой восьмерки и добилось определенного успеха, принуждая политиков к действиям. А также там были американские и международные неправительственные организации, занимавшиеся защитой окружающей среды, прав потребителей и антикапиталистическими альтернативами. По стандартам большинства стран в большинство эпох, беспорядки в Сиэтле были мирной, почти безобидной акцией (столкновения в Генуе два года спустя оказались гораздо более жестокими). Однако это событие вывело движение антиглобалистов на передний план. Технологии давали активистам те же возможности, что и Уолл-стрит: мгновенную межконтинентальную коммуникацию, способность быстро сосредоточивать ресурсы в одной точке, а затем их перераспределять.