Власть над миром. История идеи

Подобные движения, осуществлявшие прямые действия и состоявшие из рядовых граждан, являлись выражением еще одной разновидности интернационализма: для нее было характерно глубоко подозрительное отношение к власти и государственным институтам, а также склонность возвращаться к представлениям XIX в. о вселенском братстве. Эти движения, как и предшествовавшие им, стремились к достижению определенных политических и социальных целей, поэтому не могли игнорировать вопрос о том, как превратить энергию протеста в реальное давление и воздействие. Успех Юбилея 2000, которому удалось убедить сначала премьер-министра Блэра, а затем Конгресс США взять на себя обязательство о прощении долгов Третьему миру, демонстрировал, что давление снизу может приводить к ощутимым результатам, хотя в реальности (а не на бумаге) их пришлось дожидаться еще достаточно долго. Вольфенсон понимал политическую значимость неправительственных организаций и движений активистов. Под его предводительством Всемирный банк начал задействовать в своей работе новых участников, правда, не столько в принятии решений – туда их так и не допустили, – сколько в общественной сфере, перед которой банк себя презентовал.

Подобного рода реабилитацию – хотя и по другим причинам – переживала и сама ООН. Осознавая тот факт, что движущие силы мирового капитализма усомнились в своем предназначении, а силы «гражданского общества» были готовы мобилизоваться, новый Генеральный секретарь Кофи Аннан попытался обратить вспять отчуждение, которое ООН испытывала с 1970-х гг. Сфера развития как нельзя лучше подходила для его целей. Еще до назначения Аннана, многие агентства ООН высказывались резко против структурных преобразований и против того, что в докладе ЮНИСЕФ от 1987 г. было названо преобразованиями с человеческим лицом. Критически настроенные к МВФ и убежденные в том, что рынки сами по себе не способны равномерно распределять прибыли и снижать нищету, экономисты, в частности индиец Амартайя Сен, выступали за то, чтобы сделать основным приоритетом «человеческую жизнь», а не потребности какой-то абстрактной «экономики». Нельзя было предположить, как в стандартной экономике, что все люди находятся в равном положении и могут делать собственный выбор. Развитие человека зависело от его способности действовать, его образование и доступ к достойным стандартам жизни позволяли ему делать выбор.

При своем назначении в 1997 г. Аннан привел эти аргументы, обещая положить конец бесполезности ООН, в которой она пребывала последние три десятилетия. Все воспоминания о Новом международном экономическом порядке канули в небытие; развитие – ныне выраженное в терминах борьбы с бедностью и болезнями – стало центральным пунктом его стратегии. Любой Генеральный секретарь знал, что двумя главными постами в системе ООН кроме его собственного, назначения на которые традиционно делались в соответствии с пожеланиями американцев, были посты руководителей Всемирного банка и Программы развития ООН. Одного этого факта было достаточно, чтобы восприимчивый к политической ситуации Секретариат позаботился о таком определении развития, которое оказалось бы привлекательным для Вашингтона.

На более абстрактном, но не менее важном уровне в то время происходил принципиальный семантический сдвиг – люди перестали говорить о правительстве и начали вместо этого говорить об управлении. «Эра большого правительства закончилась», – заявил президент Клинтон в своей инаугурационной речи в январе 1996 г. Однако альтернативой Клинтону, Блэру или Аннану не являлся отказ от правительства, как при Рейгане или Тэтчер: он привел к программам структурных преобразований и тоже не сработал. Миру требовалась стратегия, которая была бы, по словам представителя Всемирного банка, «одновременно удалена от провальных интервенционистских доктрин левых и государственного минимализма правых»[464].