Являлся ли МУС в таком случае просто судом для слабых, который сильные использовали по своему усмотрению? Такое подозрение начало постепенно набирать силу, особенно в Африке. В целом этот континент поддержал идею Международного уголовного суда – под договором подписалось более половины африканских стран. Однако они не могли не заметить того факта, что главный прокурор уделял основное внимание преследованиям именно африканцев: им было вынесено пять приговоров лидерам знаменитой Армии сопротивления Господа в Уганде, нескольким конголезским политикам, Баширу и прочим деятелям из Судана, и это помимо расследований на Берегу Слоновой Кости и в Кении. Приговор Баширу привел к расколу между Советом Безопасности ООН и Африканским союзом, который усмотрел в этом угрозу мирному урегулированию. С того момента начались жаркие споры о непредвзятости суда. Его защитники утверждали, что повышенное внимание к Африке вызвано несовершенством местной юридической системы, которая в африканских странах слабее, чем где-либо в мире. Критики же говорят, что средства, выделяемые на МУС, следовало бы потратить на укрепление национальных юридических институтов. Кроме того, в Африканском союзе опасаются, что, полагаясь на суд, Запад излишне преувеличивает способность закона прекращать конфликты, нанося тем самым ущерб менее дорогостоящим, пускай и более медленным и сложным, политическим мерам урегулирования. Отношение Европы к нацизму после 1945 г. показало, что хотя символически важно разоблачить преступления прежнего режима и наказать его ключевых представителей, процесс восстановления в основном зависит от сохранения стабильных государственных институтов, ограничения масштабов преследований и их последующего прекращения в интересах стабильности и роста[504]
.Нарушение баланса сил внутри Международного уголовного суда говорит о важных фактах, относящихся к распространению «законов человечности» после Второй мировой войны. Вашингтон не выдвигал идею об учреждении суда: его поддержка МУС всегда была сильно обусловленной, зависела от интересов Совета Безопасности и оказывалась только в случае полного освобождения американцев от преследования. Тем не менее роль суда в американской внешней политике стала вполне характерной для долгой истории использования американцами интернациональных институтов. США были готовы распространять международное право, сами оставаясь выше него и вне его юрисдикции[505]
. Сторонники такого «юридического каскада» говорили о важности внедрения новых гуманитарных норм в систему ООН, пускай и ценой сохранения исключительной роли США; правозащитники надеялись, что его универсализм можно будет спасти, постепенно убеждая США присоединиться.Однако универсализм, как и красота, судя по всему, – в глазах смотрящего. Китай, Россия и другие страны, сопротивлявшиеся интервенции НАТО в Косове в 1999 г., сейчас уже практически согласны с риторикой «международного сообщества», говорящей о защите гуманистических ценностей. Как и США, они требуют для себя освобождения от преследований, используя МУС как новый интернациональный инструмент для воздействия на менее крупные или влиятельные политические системы по всему миру. Сильным странам нет причин его опасаться; средние, как всегда, рады жить в мире, управляемом через законы и институты, и только слабые государства могут в действительности ощутить на себе его воздействие, хорошее или плохое. Законный статус данному конструкту гарантирует поддержка ООН, и в первую очередь – членов Совета Безопасности. В этом смысле МУС является продолжением концепции об «ответственности защищать»: нормы и институты объединяются между собой, чтобы придать законный статус международному вмешательству в дела стран Третьего мира, которые не могут оказать сопротивление.
Как обычно, оправдания для таких вмешательств выдвигаются практические и моральные: они предпринимаются ради улучшения условий жизни людей и для предотвращения печальных событий[506]
. Иногда так и есть, хотя порой они сами приводят к печальным последствиям. В процессе интервенций подрывается и без того невеликая вера в нормы международного права. Четкая граница между войной и миром, проведенная Уставом ООН, уже сильно размылась. Старые установки против завоеваний – столь влиятельные в эпоху холодной войны – могут вообще исчезнуть; доктрина гуманитарных интервенций уже сделала смутным запрет на вторжение в другие страны и ослабила относительно прочные установки против объявления войн, содержащиеся в уставе. В случае массовой жестокости или применения оружия массового поражения предупредительное воздействие оказывается не на основании закона, а на основании данных разведки; общественное подчиняется личному, законодательство – исполнительной власти.