Власть над миром. История идеи

Еще менее внушающими доверие средствами демократизации международной жизни являются крупные благотворительные фонды, ставшие одним из главных источников так называемого возрождения гражданского общества. Они распределяют астрономические суммы из частных состояний, сделанных за последние 30 лет – в основном благодаря приватизации, интернет-буму и финансовым операциям, – в результате чего приводят не просто к развитию благотворительности, а к трансформации самого понятия филантропии[534]. Новые «филантрокапиталисты» зачастую слишком нетерпеливы, чтобы дожидаться каких-либо мер от старых международных институтов, и предпочитают действовать самостоятельно, играть активную роль, пытаясь решить общественные проблемы тем путем, который отражает личные взгляды и предпочтения богатейших слоев общества, за счет которых и создаются фонды. В классической манере они, вдохновленные собственным успехом, пытаются помогать «социальным активистам» по всему миру. Применяя бизнес-методики к социальным проблемам, они преувеличивают значение технологии, игнорируют сложность социальных и институционных ограничений, расходуют громадные суммы, которые можно было потратить гораздо лучше, и зачастую вносят хаос в существующий общественный уклад в регионах, о которых почти ничего не знают. В прошлом такие фонды часто предоставляли жизненно необходимую поддержку общественным международным институтам (здесь сразу приходят на память отношения между Фондом Рокфеллера и Лигой). Теперь же, поскольку гигантские суммы, находящиеся в распоряжении фондов, превосходят бюджеты многих давно существующих международных агентств, они начинают вытеснять последние и затруднять их деятельность, вместо того чтобы способствовать ей. Так специалисты по малярии из Всемирной организации здравоохранения жалуются, что доминирование Фонда Гейтса в сфере исследований этой болезни образовало «картель» из специалистов, которые оценивают исследования друг друга и препятствуют всеобщим дебатам[535].

В течение столетия западные правительства использовали доходы от налогообложения для финансирования подобных исследований через общественные институты; теперь же у нас сформировалась модель, в которой частный капитал играет лидирующую роль в сфере накопления и организации знаний. Не менее склонная к расточительству, коррупции и снобизму, чем ее предыдущая правительственная версия, эта новая модель ничуть не надежнее и не прозрачнее. Например, в 2009 г. Билл Гейтс, Уоррен Баффетт и Дэвид Рокфеллер созвали съезд таких же, как они, великих филантропов – в частности, пригласив Джорджа Сороса, Опру Уинфри и Теда Тернера, – чтобы обсудить, что они могут сделать в ответ на глобальный финансовый кризис, а также для решения глобальных проблем в сфере экологии и здравоохранения, с которыми ныне сталкивается мир. Встреча, состоявшаяся 5 мая в резиденции в Верхнем Ист-Сайде, проходила в условиях секретности. Это было неудивительно – общее состояние людей, собравшихся в зале, превышало 125 миллиардов долларов, причем после того, как они уже потратили целые миллиарды в предыдущие 12 лет. Подобные суммы превосходили бюджеты социального сектора в большинстве государств – членов ООН. Однако если у ООН имелась Генеральная Ассамблея, Экономический и социальный совет, а также много других органов для развития и обсуждения ее деятельности, у Клуба Добра (как его назвали журналисты) ничего подобного не было. Получается, участники встречи просто пили чай? А может, им показалось, как предполагали многие газеты, что именно они должны решить, как предотвратить угрозу глобального перенаселения – пожалуй, самый серьезный страх богатых американских филантропов на протяжении последнего столетия? Этого мы не знаем. Однако нам известно достаточно о частном капитале, чтобы понимать, что сами по себе подобные благотворители не могут обеспечивать общественное благополучие так, как это делают хорошо управляемые многосторонние международные институты, – систематически и открыто[536].