Однако ограниченность интернационализма XIX в. впечатляла не меньше, чем его амбиции. Интернационализм в особенности подходил для небольших государств, таких как Бельгия и Швейцария, являвшихся его основными сторонниками. Однако участие крупных держав оставалось по-прежнему ограниченным, как продемонстрировали результаты Гаагских конференций. Никаких наднациональных организаций наподобие ООН так и не появилось; довоенные американские предложения о создании международного суда не получили развития. Вот почему для историков критическим стал вопрос о том, почему ситуация изменилась. Почему во время Первой мировой войны некоторые из наиболее влиятельных государств в мире поддержали идею формирования постоянной общемировой мирной организации и создали Лигу Наций?
Если начинать с отрицания, то ответ заключается в том, что некоторые основные сторонники Европейского Концерта 1815 г. в 1918 г. не существовали или не имели прежнего веса. Империя Габсбургов – в некотором смысле движущая сила Концерта – рухнула; Германия потерпела поражение. Царская Россия погрязла в Гражданской войне. В любом случае, даже они к 1914 г. пришли к поддержке арбитража, распространению международного права, а во время войны германские и австрийские лидеры также высказались в пользу президента Вильсона и создания Лиги Наций. Однако, даже принимая в расчет эти перемены, мы все равно стоим перед загадкой. Почему Британия и, что еще удивительнее, США после Первой мировой войны пришли к убеждению, в противовес бытовавшим мнениям, что интернационализм потерпел поражение, но ему следует придать новое развитие и политический вес? Почему, наконец, они согласились на создание постоянной всемирной
Историки международных организаций склонны к агиографии. Таких личностей, как Элеонора Рузвельт (хотя и реже, чем ее мужа) или Даг Хаммаршельд (но не его предшественника Трюгве Ли), они зачастую провозглашают спасителями человечества. Рафаэль Лемкин, отец конвенции против геноцида, ими объявлен пророком; свои восторженные почитатели есть у Кофи Аннана и Рене Кассена. Однако никто из них при жизни и после смерти не удостаивался такого поклонения, как Вудро Вильсон. Для двух миллионов парижан, наблюдавших за его приездом во французскую столицу в конце 1918 г., он был «богом мира»; в Милане – «спасителем человечества» и «Моисеем с другого берега Атлантики». Для своих сторонников он олицетворял Америку, которая заботилась о мире, не беспокоясь о себе: его безвременную кончину, последовавшую за отказом Сената поддержать Лигу, они воспринимали как современное мученичество. Спустя полвека после смерти Вильсона в 1924 г. его имя превратилось в вильсонизм. Джордж У. Буш, Дик Чейни и Дональд Рамсфельд внесли свой вклад в поддержание этого культа: после вторжения в Ирак в 2003 г. многие критики, глубоко обеспокоенные разворотом Америки против международных институтов, обращались к Вильсону, приводя его в пример государственным деятелям нового века[135]
.