Власть над миром. История идеи

Сторонники «полушарного» сотрудничества, например госсекретарь США Джеймс Блейн, считали, что панамериканизм представлял собой альтернативу старой европейской модели дипломатии:

Искреннее сотрудничество, основанное на искреннем доверии, спасет все американские государства от тягот и невзгод, долго и жестоко терзающих старые нации мира… Дух справедливости, единства и равноправия в американских государствах не оставляет места для искусственного баланса сил, подобного тому, который привел за границей к стольким войнам и залил кровью всю Европу[142].

Подстегиваемый революцией в Мексике, Государственный департамент приложил максимум усилий, чтобы сформировать международное движение за мир внутри Америки, пока подобные ожидания были живы. Американские государственные деятели понимали, что мексиканский кризис являлся своего рода испытанием для возможных решений проблем Европы. Чарльз Эллиот, президент Гарварда, настаивал на создании «Американской лиги» с целью восстановить порядок к югу от границы и утверждал, что лига также сможет стать «успешным примером для Европейской лиги по поддержанию мира в Европе». Подобные рассуждения Вильсон мог слышать и от своего ближайшего советника, полковника Хауза. В декабре 1914 г. Хауз размышлял над тем, как внутриамериканское соглашение могло бы «послужить прообразом для европейских наций, когда там наконец установится мир»[143]. А когда после провала этих усилий Бразилия в 1917 г. предложила вернуться к идее Панамериканского договора, уже сам Вильсон заговорил о том, что подобное соглашение «отчасти показало бы народам Европы путь к поддержанию мира после того, как закончится война». Общий порядок на континенте, состоящем из независимых национальных государств, базирующихся на республиканских и демократических принципах, способствующий расширению торговли и защите прав собственности, подходил для Европы не хуже, чем для Америки. Европейцам также следовало понять преимущества системы, гарантировавшей территориальную целостность и не признававшей вторжение и захват территорий частью естественного порядка. Когда летом 1918 г. британцы впервые получили от советника Вильсона, полковника Хауза, намек на то, о чем размышлял президент, этот упор на территориальную целостность, заимствованный из ранних проектов Панамериканского договора, сразу привлек их внимание[144].

Кодификация законов и арбитраж были частью политической культуры панамериканизма; для Вильсона, однако, они не являлись его главными атрибутами, о чем свидетельствовало обращение президента к Сенату под названием «Мир без победы». В этой речи, произнесенной в январе 1917 г., он говорил о необходимости для Америки принять активное участие в обеспечении «международного мирного концерта», который принесет стабильность в Европу после войны, а также открыто упоминал о полушарной модели доктрины Монро:[145]

Я предлагаю, чтобы нации единодушно приняли доктрину президента Монро как доктрину для всего мира: что ни одна страна не распространяет свою политику на другую страну или народ и что каждый народ самостоятельно определяет собственную политику и путь развития – без давления, без угроз, без страха, маленький бок о бок с крупным и влиятельным.

Я предлагаю, чтобы все нации с этого момента избегали заключать альянсы, которые заставляют их соревноваться в своей мощи, увлекают в сети интриг и эгоистического соперничества, нарушают внутренние дела влияниями извне. В концерте сил подобным альянсам нет места. Когда народы объединяются, чтобы действовать в одном направлении и с одной целью, они действуют в общих интересах и живут свободно под общей защитой.