Власть над миром. История идеи

То, что приоритеты Сталина лежали не в сфере колониальной политики, стало ясно в начале 1930-х гг., когда с подъемом Гитлера Лига и Кремль сблизились между собой. В сентябре 1934 г. СССР был допущен в Лигу и стал постоянным членом ее Совета. Советский комиссар по иностранным делам Максим Литвинов, главный сторонник сотрудничества с Лигой в Кремле, одобрял это решение и даже сравнивал Лигу и СССР, который, по его мнению, сам являлся своего рода Лигой Наций. Сталин, со своей стороны, не питал иллюзий относительно Лиги, не полагался на принцип «коллективной безопасности» и никогда всерьез не верил в возможность взаимопонимания с капиталистическими державами. Однако на Коминтерн он надеялся еще меньше. Главным для него было найти союзников в Европе, и членство в Лиге стало подтверждением этого желания и готовности играть по западным правилам. Еще до того, как Сталин обезглавил Коминтерн своим террором, тот уже превратился лишь в слабую тень организации, которой должен был стать. На последнем Конгрессе Коминтерна в 1935 г. об антиколониализме речь практически не шла. Одним из наиболее неожиданных фактов, выяснившихся в ходе интервью, которое Сталин в следующем году дал американскому журналисту Рою Говарду, оказалось его полное отрицание любых планов СССР по экспорту мировой революции. То, что глава СССР добровольно коснется этой темы в публичном выступлении, казалось особенно примечательным по сравнению с горячим интернационализмом его предшественника. Это, безусловно, не означало, что Сталин утратил веру в идею революции, однако теперь он связывал ее с предстоящей войной и победой Красной армии[218].

Свой взгляд на международное сотрудничество Сталин ясно выразил в знаменитом интервью Г. Уэллсу. Обычно его вспоминают как пример доверчивости Уэллса, и действительно, британский писатель предстает в нем на удивление наивным. Однако и Сталин в тот раз говорил с неожиданной прямотой. Несмотря на уважение к Рузвельту, он дал ясно понять, что американский Новый курс, задуманный как спасение для капитализма, не был чужд его противоречиям. Идея Уэллса об инженерах и ученых как создателях нового мирового порядка его также не впечатлила.

Инженеры, утверждал Сталин, делают то, что им приказывают; ученые способны приносить не только пользу, но и колоссальный вред. Люди, стремящиеся из всего извлечь выгоду, не могут «перестроить мир». Мир можно изменить только через политическую власть, а единственная сила, способная на это, – народные массы и их представители. В его системе ценностей, ставящей рабочий класс и политическое лидерство СССР в авангард перемен, нигде не фигурировали ни империи, ни антиколониальная борьба[219].

Проблема интернационализма

Хотя нацистскую идеологию зачастую называют иррациональным бредом сумасшедшего вождя, в контексте глобальной истории XX в. и поисках возможностей мирового управления именно она содержала наиболее вескую критику основных постулатов либерального интернационализма. Дело было не только в том, что национал-социалисты не признавали положений мирного договора. Ревизионизм – слишком слабое слово для их возражений: они считали, что их философия представляет собой полностью отличный взгляд на мир, в котором интернационализм Лиги разоблачается как мошенничество, коим и является на самом деле.

Для национал-социализма Лига основывалась на фундаментально неверных принципах. Одним из них была мистификация и идеализация международного права, которое существовало словно в абстрактной реальности, вне зависимости от отношений держав между собой. В реальности Лига, по мнению немцев, попыталась лишь остановить момент, в который либерализм в Британии, Франции и США временно оказался на лидирующих позициях, а затем переписать для всего мира правила по образцу этих стран. Однако, несмотря на все утверждения новой организации о равенстве всех государств, в реальности некоторые из них были «более равными», чем другие. Ведущие державы имели постоянное представительство в Совете, и им не надо было беспокоиться об обязательствах наподобие соблюдения прав меньшинств. Настоящая власть, как утверждал теоретик юриспруденции Карл Шмитт, заключалась в том, чтобы устанавливать правила и решать, когда и к кому их применять. Лига поэтому являлась всего лишь еще одним альянсом, и по мере того как различные философии других государств, в частности фашистской Италии и Третьего рейха, набирали силу, Лига ее теряла – нации переставали обращать внимание на ее правила.