Властелин колец

Ему подвинули глубокое кресло, Гэндальф уселся по другую сторону камина, а хоббиты устроились между ними в низких креслицах. Они проговорили много раз по полчаса, и обменялись всеми новостями, какие хотел узнать или поведать Пахтарь. Большая часть их рассказов повергла трактирщика в совершенное изумление; и им приходилось многое объяснять после часто повторяемого «Не скажите!».

— Не скажите, господин Торбинс, или Подгорникс, фу ты, опять запутался!.. Не скажи, Гэндальф!.. Ну и ну!.. Кто бы подумал — в наше-то время!..

Но он и сам рассказал о многом. Все из рук вон худо, сказал бы он. Дела не то, что хороши — они просто-таки плохи.

— Никто не приходит теперь в Усад, — грустно говорил он. — А здешние сидят всё больше по домам и запираются на все замки. А всё эти пришлые разбойники, что явились в прошлом году — вы, может, помните; их потом набежало видимо-невидимо. Некоторые бедняги, и правда, бежали от беды; но по большинству народ был дурной: воры да вредители. И они принесли лихо в Усад, большое лихо. Здесь был бой, настоящий бой, подумайте только! И кое-кто погиб. Можете себе представить?!

— Могу, — сказал Гэндальф. — Сколько?

— Двое, не то трое, — отвечал Пахтарь, — И не только из Большого Народа. Мэт Тростняк, Роули Верескор и Том Шиповнике; и Биль Запескунс, да еще один из Подгорниксов всё славные парни. А Горри Чертополокс, что был привратником, и Бит Осинник — так те подались к врагам и ушли с ними; я так понимаю, они их и впустили. В ночь схватки, хочу я сказать. Это было сразу после Нового Года, тогда еще выпал небывалый снег.

Да, так вот, эти двое ушли к разбойникам и прячутся теперь с ними в лесах и пустошах к северу отсюда. Это все очень похоже на кусок из былей о злых стародавних временах. На дорогах опасно, никто не ездит теперь далеко, и народ засветло расползается по углам. Нам приходится держать дозорных вокруг ограды и стеречь по ночам ворота.

— Ну, нас-то никто не тронул, — заметил Пин. — А мы ведь ехали медленно и не береглись. Думали, все беды позади.

— Напрасно, сударь, напрасно, — вздохнул Пахтарь. — А что вас оставили в покое — так это неудивительно. Они не тронут вооруженных: с мечами, шлемами, щитами и всем прочим. Дважды подумают — и не тронут. Должен сказать, даже я испугался немного, когда вас увидел.

Тут хоббиты поняли, что народ дивился на них не столько из-за их возвращения, сколько из-за их одежд. Сами они привыкли к войне и вооруженным всадникам, и как-то не подумали, что блестящие из-под плащей кольчуги, шлемы Гондора и Марки, прекрасные гербы на щитах должны быть в диковинку их соотечественникам. То же и Гэндальф: он ехал на высоком серебристом коне, весь в белом, в наброшенной поверх всего огромной голубой мантии и с Гламдригом на боку.

Гэндальф засмеялся.

— Ежели они испугались нас пятерых — значит, в наших скитаниях нам встречались враги пострашней. Но, во всяком случае, пока мы здесь, ночами будет тихо.

— Надолго ли? — сказал Пахтарь. — Нам бы, конечно, хотелось, чтобы вы всем этим занялись. Мы, понимаешь, не привыкли к этаким напастям; а Следопыты, говорят, все ушли. Вот как ушли — так до нас и дошло, что они для нас делали. Потому что в округе развелась нечисть похуже разбойников. Прошлой зимой у ограды выли волки. А в лесах темные призраки, жуткие твари, от одних мыслей кровь стынет. Очень уж беспокойно стало, понимаешь?

— Еще бы! — улыбнулся Гэндальф. — Почти всюду было беспокойно, очень беспокойно. Но ободрись, Хмель! Вы были на краю великой беды, и мне радостно слышать, что не потонули в ней. Грядут лучшие времена. Быть может, лучшие из всех. Следопыты вернулись. Мы ехали с ними. И Король возвратился, Хмелик.

Скоро он вспомнит о вас.

Тогда Неторный Путь проторят заново, и посланцы прибудут на север, и народ станет приходить и уходить, а зловещих тварей изгонят из пустошей. И пустоши перестанут быть пустошами, а на их месте поселятся люди. И поля зазеленеют там, где были пустыни.

Хмель Пахтарь затряс головой.

— Ежели по дорогам ходит порядочный люд — пусть себе ходит, большой беды нет. Но весь этот сброд и головорезы нам ни к чему. Мы не хотим чужаков в Усаде — или рядом с ним. Не по нраву мне пришельцы, селящиеся там и бродящие тут, и рвущие на части наши края. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое.

— Вас оставят в покое, Хмель, — сказал Гэндальф. — Между Исен и Блёкмой довольно места, а есть ведь еще земли вдоль Берендуина — оттуда до Усада скакать и скакать. А многие привыкли жить на севере, в сотнях миль отсюда, на том конце Неторного: на Северном Нагорье или у озера Сумрак.

— У Форпоста Мертвых?! — испуганно удивился трактирщик. — Там, говорят, призраки водятся. Никто, кроме разбойников, туда не пойдет.

— Следопыты идут, — проговорил Гэндальф. — Форпост Мертвых, сказал ты. Так звался он долгие годы; но истинное его имя, Хмель, — Форпост Королей. И однажды Король придет туда.

Тогда, глядишь, и дела лучше пойдут, — заявил Хмель. Что ж, пусть приходит. Только пусть Усад, оставит в покое.

— Оставит, — пообещал Гэндальф. — Он знает и любит его.