Властитель мой и господин

Сначала Васко задумал провернуть операцию ночью, для этого надо было прийти в Зал почета перед самым закрытием библиотеки, открыть вторую дверь слева, главное, чтоб не первую – первая ведет в кабинет директрисы, пройти по коридору под портретами бывших руководителей библиотеки в самый конец, где находится туалет. Там он должен был спрятаться и выйти ночью, отвинтить табличку, выкрасть сердце, снова спрятаться в туалете и выйти утром, когда откроется библиотека. Соблазнительный план, однако сам же Васко нашел в нем три НО: первое – ночной сторож, который постоянно делает обход, второе – весьма вероятно, что в Зале почета установлен датчик движения, и третье – день рождения Тины не завтра, а сегодня.

Поэтому, подвел он итог, придется нам действовать днем.

То есть как это – нам?

Встречаемся-перед-НБФ-в-пять-часов, скороговоркой выпалил Васко и прервал связь.

Меня легко втянуть в любую шебутную авантюру, но эта была уж слишком стремной – к библиотеке я явился с опозданием на добрую четверть часа, но все-таки явился. Васко меня ждал, он нервно улыбался, в руках у него была сумка с вещами для бассейна: очками, плавками, полотенцем и сланцами, а подо всем этим – шило, отвертка, ручная дрель, молоток, сверло по металлу и замазка – любой охранник, проверяющий сумки на входе, всполошится.

Но Васко хорошо знал повадку охранников библиотеки – сколько раз видел, как они лениво ощупывают рюкзаки, даже не открывая их, или, если откроют, то только заглянут; с чего бы им на этот раз вдруг вести себя по-другому. И верно: сначала я прошел через рамку, вытащив все из карманов, за мной Васко, и никто в его сумке не рылся, приоткрыли – и все. Мы прошли через парадный двор и очутились в Зале почета, где нас ждал, сидя в кресле, сам Вольтер, то есть гипсовый Вольтер, дряхлый, исхудалый старик, на котором висит античное тряпье, с дряблой кожей и лукавыми глазками, смотрит живо, насмешливо, будто перебирает старые воспоминания: детские годы, первые оды, первые стихи, быть может о том, как красотки задирали шелковые юбки перед ним одним[18], а у него воспламенялось и лихорадочно билось сердце, как позднее воспламенялось оно из-за маркиз и герцогинь, секретарей и актрис, из-за молоденькой внучатой племянницы, из-за Сирвена и Каласа, шевалье де ла Барра и графа де Лалли[19], из-за идей Просвещения и имения в Ферне, – теперь это бедное сердце не воспламеняется и не бьется, а покоится, квелое, в деревянном цоколе этой статуи, как удостоверяла надпись на табличке:

СЕРДЦЕ ВОЛЬТЕРА,

ПЕРЕДАННОЕ В ИМПЕРАТОРСКУЮ БИБЛИОТЕКУ НАСЛЕДНИКАМИ МАРКИЗА ДЕ ВИЛЛЕТТА

1864

Было 17.20, до закрытия оставалось всего полчаса, надо было успеть. “За дело”, – сказал мне Васко. Зал почета не сообщался с читальными залами и хранилищами, а только со служебными кабинетами, в субботу вечером там не могло быть много людей. Если Васко сумеет все сделать быстро, вполне возможно, что его не увидит никто, не считая меня, а я стоял на стреме у дверей. Он положил свою спортивную сумку рядом со статуей, вытащил из нее сначала плавки, очки, полотенце и сланцы, потом – шило, отвертку, ручную дрель, молоток, сверло по металлу и замазку и приступил к выполнению плана строго по пунктам: насечка, щелочка и т. д., пока не отвалилась табличка. Мерзавец оказался прав – все просто, детская игра. Он посветил фонариком айфона внутри цоколя, нашел там ящичек и открыл. В ящичке, как и ожидалось, находилась металлическая шкатулка, он завернул шкатулку в полотенце, потом привинтил обратно табличку, замазал щелочки – словом, замел следы.

Дверной проем выхватывал прямоугольник небесной сини. Нам оставалось пройти через рамки, но на выходе, как мы знали, всегда всех выпускают без проверки. Всегда, но не на этот раз. Не в этот день. Позвольте вашу сумку? – сказал охранник. Да, конечно, пролепетал Васко. Охранник открыл сумку, увидел полотенце, очки и плавки. Вы тут плаваете? – спросил он. Ага, сказал Васко и через силу улыбнулся. Но не сегодня. Забыл верх от купальника. Охранник тоже улыбнулся и закрыл сумку, Васко шагнул за рамку, но охранник удержал его за рукав. Никак не отцепится. – И все-таки мне кое-что неясно. – Что? – выдавил Васко и побелел как полотно. – Брассом или кролем? – спросил охранник.

Он, представляешь, спросил, как я плаваю – брассом или кролем, рассказывал Васко Тине в тот же вечер в баре, где мы втроем отмечали ее день рождения, – но потом пропустил.

Он преподнес ей свой дар – сердце Вольтера в сине-зеленой упаковочной бумаге, по сравнению с ним мой Верлен, даже в рамке и увеличенный, выглядел пустяком. Мне Тина сказала спасибо и обняла, а Васко сказала: ты рехнулся, то есть сначала удивилась, обомлела и, обнимая его тоже, все твердила: совсем рехнулся, что мне с тобой делать!