Вляп

Каждое упражнение или наказание заканчивается коленопреклонённой молитвой перед иконой, перед плетью. Перед символом господа, перед символом господина. Кажется, господь тянется к рукоятке господской плети. Кажется, плеть держит на себе Вседержителя.

Кто я, чтобы спорить с Вечностью? Кто я, чтобы возражать Безграничности?

Глава 12

Всё кончается. Как-то, когда-то…

Саввушка возвращается с Верху, с мороза, чем-то расстроенный. Я сижу у стены на цепи. Поза «сидящего пса».

Вообще, «верный холоп», в значительный мере — «верный пёс». Даже по динамике движений. Никаких ног, коленей вперёд. Только язык вываливать не надо. Если Саввушка подойдёт и посмотрит в глаза — надо отвернуть лицо и смотреть в сторону. Прямой взгляд — недопустим. Пока он не возьмёт мою голову в руки и сам не заставит смотреть прямо.

— Счастье тебе привалило. Господин велел тебя привести. Ты рад?

Конечно! Только новость… такая волнующая. Я чувствую, как подскакивает в груди моё сердце. От волнения, тревоги, надежды… От радости.

О Господи… Господь всемилостивейший! Сейчас я увижу своего хозяина, своего владетеля! Самое дорогое, что у меня есть в этой жизни! Единственное! Ради чего я умереть готов! Какой он? Что он скажет? Как посмотрит, какое впечатление я на него произведу? А вдруг я ему не понравлюсь?! А вдруг он меня отошлёт куда-нибудь? И я не смогу видеть его?! Как жить тогда?! Без счастья, без надежды, без возможности хотя бы изредка, хотя бы издалека взглянуть на него, на хозяина, на господина?!

Господи, помоги мне…

— Кончилось твоё учение. До срока. По-хорошему, надо бы тебя ещё многому поучить. Да вот хозяйка торопится — хочет тебя внуку к Новому Году подарить. А он как раз нынче к бабушке своей в гости приехал. Как они из-за стола выйдут, так нас и позовут. А пока ещё одну вещь успеем сделать. Ты, когда тебя к боярыне приводили, смотрел на неё дерзко и удом своим дразнился. Так что, чтобы подарок внучку понравился, и ты при дарении хозяйку не осрамил, велела она уд тебе урезать. Под корень. Давай-ка к столу, пока время есть.

Цепки на ошейнике уже нет, Саввушка снял. Я плавно подымаюсь с колен. Я много чего насчёт колен своих научился делать — опускаться, подниматься, ползать. Оказывается, на коленях очень удобно. Двигаешься легко, быстро, ловко. Будто течёшь. Не помогая руками, не двигая корпусом.

Как во сне подхожу к столу. А как же я буду без… этого? Ответ известен, вбит уже в подсознание:

«Если смущает тебя око твоё — вырви его».

Выкладываю своё хозяйство на стол. Саввушка, добрый человек, чтобы я не дёргался и пальцы вдруг не сунул под нож, связывает мне локотки за спиной. Легонько. Просто чтобы оградить от невольного движения. Я даже не обращаю на это внимание: он учитель, он лучше знает.

Его подручный вытаскивает откуда-то здоровенные клещи. По металлу. Чёрные, заржавевшие в сочленении, с окалиной в нескольких местах. С натугой растягивает рукояти клещей. Заржавело всё — железо аж визжит при движении.

Я смотрю прямо перед собой на икону. Спас-на-Плети. Лик Иисуса — в радуге и расплывается. Слезы. Мои. Не будут меня любить девки красные. Ну и не надо! Зато будет любить хозяин… Потому что… потому что я его обожаю! Потому что Саввушка научил меня служению. Беззаветному, самоотверженному, истинному. В лепёшку разобьюсь, чтобы быть достойным любви господина моего. Всё ради него отдам. Всё-всё.

Да и нет у меня ничего своего. Я всё потерял. При вляпе. Даже тело, кожу, зубы. Здешние люди, предки — чужие и чуждые. Ничего нет. Единственная нить в этом мире, единственный здесь луч света — мой господин. Единственный, кто думает обо мне, заботится. Ведь я же — его раб, я же — принадлежу ему. Весь. Полностью. Душой и телом. Моему хозяину.

— Как, отроче? Готов?

Я киваю, не отрывая взгляда сквозь слезы от иконы. Сейчас будет больно. Но не долго. Я ведь теперь приучен к боли, я научился её терпеть. Я — перетерплю. Я теперь всё перетерплю. Чтобы служить ему. Чтобы быть с ним. Скорее бы…

— Стой. Не так. Боярыня сказала «под корень». А ты куда мостишь?

Саввушка палочкой приподымает мой отросток, подручный долго елозит клещами по столу, примериваясь. Дёргает их, они противно скрежещут. Пару раз лязгает вблизи цели, с натугой открывая и закрывая заржавевшие щипцы. Сейчас чуть повернёт клещи, лязгнет и… и этот… отвалится. Упадёт на пол.

«И даже волос не упадёт с головы человеческой без промысла божьего».

Всё — по воле господа. Разве возможно воспротивиться воле Всевышнего? Спас на стене улыбается сочувственно, умиротворяюще. Сквозь радугу моих слез.

— Опять не так. Ну оттяпаем, а прижигать чем? Давай клещи в горн и раскалить.

У меня уже нет ни мыслей, ни чувств. Ну и правильно. Чтоб не вводил в грех дерзости — калёным железом. Как в Писании сказано. Ради счастия истинного служения. Ради воли высшей, безграничной, всемилостивейшей, простёршейся надо мной. Надо мной — глупым, ничтожным, бессильным и бессмысленным. «Горсть праха земного». «Отсеки член, мешающий тебе».

Ступор. «Пусть будет что будет». «На всё воля божья». Устал…

Откуда-то сзади, от двери голосок: