Влюбленный бес. История первого русского плагиата

Итак, перед нами элегия, кладбищенская история, воспоминание.

Тут на окраине городской пустоши, среди ям и чертополоха, зачинается дух обнимающей смерти, что часто было важным камертоном для вдохновения поэта.

Вторая часть кратко представляет читателю главных героев повести: беспутного Павла, его старшего друга Варфоломея, ангела Веру и ее мать, старую вдову. Тут же бегло и страстно даны завязка истории, и ее конфликт. Часть эта рождается в ключе бытового повествования, в интонации бесхитростного и простого воспоминания. Автор, обращаясь к читателю, развертывает нравоучение в духе средневековых фаблио. Беспутному Павлу нравится Вера. Девушка отвечает взаимностью. Старший друг коварный Варфоломей поощряет намеренья Павла, хотя сам имеет тайные виды на Веру. Все аллюзии к Фаусту с Маргаритой и Мефистофелю скрыты. Их в зачине истории заметит только знаток.

Третья глава повествует о том, как бес Варфоломей знакомит Павла с красавицей-чертовкой, о бурной страсти Павла к таинственной графине-вдове, о вспышке ревности к гостю вдовушки и о сумбурном возвращении Павла к Вере. Где – вот так номер! – он находит Варфоломея, который, воспользовавшись увлечением друга, которое так горячо поощрял, стал женихом девушки и ведет себя в домике Веры как настоящий хозяин.

И так далее.

В мои задачи не входит описание каждой главы. Важен итог.

Всего в тексте ясно и просто открылись 8 глав и (9 главка) короткое заключение о смерти героя. Эта разбивка была мной восстановлена.

3. Кроме того, Титов, излагая своими словами, рассказ Пушкина, нудно тянет с маркировкой персон, например, не сразу дает имена героям второго плана. Так чуть ли не до конца повести дядька Павла Лаврентий бродит по тексту без всякого имени, безымянным появляется поначалу и священник Иона.

Пушкин же обычно сразу споро и цепко именует своих персонажей. Я восстановил этот принцип. Герои получают имена в той же самой точке, где появились впервые.

Трудности были только с именем графини.

Титов обозначил ее вялым безликим инициалом: «графиня И».

Как быть? Повторить Титова? Я снова стал перечитывать записи Пушкина и вот оно!

У пушкинской графини вдовушки было имя.

В кишиневском плане «Влюбленного беса» ясно обозначено: «вдова Настасья, чертовка».

Я позволил себе сменить инициал Титова на имя, – Настасья – изначально данное Пушкиным. Но!

Но у старухи-матери ангела Веры тоже нет имени. А ведь она тоже вдова.

Оказалось, что Пушкин дал двум вдовам – старой матери Веры и молодой графине – одно имя: вдова Настасья, чертовка.

И не спроста дал!

Об этом подробней скажу в нужном месте.

4. Центральное значение для понимания пушкинской мысли имеет эпизод смертельной болезни старухи-вдовы, где бес Варфоломей говорит Вере о неком докторе, который знает больше него. Титов подает этого доктора как всего лишь другого более опытного врача.

Но Пушкин метит – в духе Гете – в самого Вседержителя. Это к нему, к самому Господу, отправляется бес Варфоломей с надеждой получить освобождение от участи быть бесом и от проклятия творить зло. И что же? Он возвращается с пустыми руками. Бог, намекает Пушкин, отвергает такую возможность. Падшим ангелам путь на небо заказан. Зло должно оставаться злом и черту нет возможности переменить роковую дихотомию мира. Он не может любить человека. Он обречен извергать зло.

Тут замысел Пушкина вонзается в самую сердцевину христианского мироздания, где царит Бог, который согласно теодицее неповинен в наличии Зла, Бог всего лишь попустил существование Зла ради того, чтобы у человека был выбор. Ведь без свободы воли люди превращаются в куклы.

Пушкин напротив помещает существование зла в самый центр макрокосма, в Бога.

Перед нами трагический опыт его тревожной мысли.

В юношеской «Гавриилиаде» он дерзко шутил над тем, во что не верил, потому что был скептиком. Во «Влюбленном бесе» раскрывается мучительная рефлексия зрелого, готового отказаться от афеизма, верующего человека.

Ничего высшего в Пушкине Титов просто-нап-росто не понимает.

Он, то начинает излагать эпизод от себя, самым дурным языком, словно вдруг бы озлобившись на свою же память, какая мешает ему писать самостоятельно, и в очередном приступе самомнения калечит подлинник до неузнаваемости. Затем вновь следует спад гордыни, он обращается к памяти, и в тексте вновь проступает слог Пушкина, но минует эпизод, и снова все заслоняет чад горящей спеси.

И так до самого конца.

На повести нашего дебютанта лежит тень жестокого (нарастающего) разочарования в своем даре и нарастающей зависти к Пушкину. Титов не ведал, что писать хорошо очень непросто.

5. Титов не чувствует пушкинской живописной палитры и игру освещения, не замечает, например, что пожар в финале завершает пиитический лейтмотив повести, где сначала царит летняя ясность белых ночей, на смену которой приходит блеск лунного снега и, наконец, в финале все заслоняет чернота пожарища, из которого Вера выходит обгоревшей, обугленной, черной монашкой, то есть христовой невестой.