Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

— Ты полагаешь, климат Прованса пойдет тебе на поль­зу? Но стражники, чиновники, гонцы, которые прибывают из Парижа…

— Ах, сударь, вы, видно, что-то знаете и явились меня предупредить…

— По правде говоря, нет. Но я явился, быть может, тебя спасти.

— Спасти?

— Видишь ли, ты служил в королевском Пьемонтском полку.

— Благодаря господину Рошфору, который устроил ме­ня туда сержантом.

— Ты знаешь итальянский?

— Все диалекты, сударь. Это необходимо, чтоб командо­вать этими подлецами.

— Как ты насчет того, чтоб прогуляться в Рим?

— Говорят, памятники там что надо. Однако когда вер­немся,,,

— Когда мы вернемся, кардинал мне ни в чем не отка­жет. Одним шурином больше, одним меньше, какая для него разница.

Физиономия Планше мгновенно прояснилась. Он со­рвал с себя фальшивую бороду и побежал отыскивать свое имущество. Он был счастлив, что нашел скакуна, достой­ного носить его пожитки на своей спине — выражение чис­то метафорическое: наш обладатель кондитерских секретов запасся превосходной, хоть и низкорослой испанской ло­шадкой.

Д'Артаньян поздравил себя с успехом: эгоизм переме­жался в его душе с чистой радостью встречи.

Эгоизм — потому что владеющий итальянским языком провожатый придется ему очень кстати, о чем витающий в высоких государственных сферах кардинал не соблагово­лил позаботиться.

И радость, потому что он был искренне привязан к Планше и предвкушал заранее, как Планше расчихвостит по пути женщин, которых наш мушкетер недолюбливал ни оптом, ни в розницу.

V

… И КАК ОН САМ ЕДВА НЕ БЫЛ ПРОДАН ПОДОБНО РАХАТ-ЛУКУМУ

Тремя днями позднее, изучив укрепления Тулона, д'Артаньян вступил в переговоры с хозяином барки. Тот откликался на имя Романо. Что же касается самой барки, то ее название прочитать было невозможно. Отъезд задер­жался на неделю, поскольку господину Романо было необ-

ходимо, по его уверениям, произвести кое-какие неотлож­ные работы, в которых участвовала команда*.

Взявший на себя роль фуражира Планше раздобыл за это время три бочонка: с антильским ромом, с орлеанским уксусом и с прованским маслом.

Планше полагал, что если за пределами Франции салат еще существует, то приправы к нему уже не сыщешь.

Он дополнил свой комплект увесистым мешком соли, позаимствованным, надо полагать, из Ла-Рошели, и изряд­ным количеством арабского перца. Неделю спустя приго­товления капитана Романо явно продвинулись вперед. Медная табличка с названием барки была очищена на доб­рых три четверти. Можно было без особого труда прочесть: «Жольетта»,. «Жольетта» оправдала свое доброе название в первый же день путешествия. Но потом пришлось стать на якорь под прикрытием Гиерских островов. Планше занялся рыбной ловлей, хотя Романо его предостерегал от этого, заверяя, что обитающие в Средиземном море чудовища не идут ни в какое сравнение с пикардийскими карпами и линями.

Следующий день был отмечен встречей с генуэзской галерой, державшей курс на Марсель.

— Бедные люди, * — заметил Планше.

И при этом исторг столь сокрушительный вздох, что д'Артаньян был тронут.

Оба наблюдали море в подзорную трубу с чувством лю­дей, которым разыгравшаяся морская стихия не сулит ни­чего хорошего. В тот же день к вечеру выяснилось, что их опасения имели полное на то основание.

Шлюпка с простеньким парусом и четырьмя гребцами на борту бултыхалась в море. Были также видны фигурки двух женщин и силуэт мужчины, погрузившего руку в мор­скую пучину то ли для всполаскивания, то ли для просолки.

Внезапно д'Артаньян произнес «О!» весьма знамена­тельным тоном.

Синьор Романо, завладев подзорной трубой, дважды во­скликнул «О!», но совершенно другим тоном.

* Гребцами были каторжники.

Планше тоже пожелал вооружиться инструментом, в чем и ему не отказали. Он повторил «О!», в котором вежли­вость возобладала над истинным интересом. Он увидел скользящую по волнам длинную фелуку с двумя наклонен­ными вперед мачтами под зеленым флагом.

Для Планше зеленый цвет был цветом дягиля, так же как белизна французского флага соответствовала шан­тильонскому крему.

На шлюпке тоже заметили щуку. Но там, казалось, были далеки от гастрономических сравнений. Гребцы на­легли на весла, дворянин выхватил шпагу, женщины при­льнули к его ногам.

Романо велел немедленно лечь на обратный курс. Если его команде потребовалась неделя, чтоб отскоблить таб­личку с названием судна, то здесь его люди уложились в две минуты.

— Мы возвращаемся! — заметил Планше, для которого земная твердь была куда привлекательнее, чем морская стихия со всей своей многократно взбитой пеной.

— Возвращаемся! — отозвался капитан с мрачным ви­дом.

— Да, но почему?

— Чтоб не наглотаться пуль. Я лично предпочитаю свинцу винцо.

— Кто ж может принудить нас к этому?

— Люди, которые вон там перед вами, они язычники.

— У самого нашего берега?

— Не тут ли удобнее всего брать в рабство добрых хри­стиан?

Планше поспешил осенить себя крестным знамением, вспомнив внезапно свои религиозные убеждения.