Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Фелука, которая устремлялась вперед под ударами ве­сел двадцати четырех гребцов и под двумя латинскими па­русами, колебалась вначале, выбирая между шлюпкой и баркой. Но, заметив маневр на барке, она решила сожрать шлюпку.

Та с расстояния испускала свежий аромат плоти.

Д'Артаньян наблюдал в подзорную трубу за поведением обеих женщин.

Одна зарылась лицом в колени спутницы, и ее черные волосы развевались по ветру. Другая открыла, наоборот, недругам свое юное лучезарное личико в обрамлении свет-

лых кудрей. Обе были в белых одеяниях — две весталки перед пастью надвигающегося монстра.

— Лечь на обратный курс! — коротко распорядился д'Артаньян.

Капитан вежливо, но решительно запротестовал.

— Читай! — воскликнул д'Артаньян, показав подписан­ный кардиналом приказ.

Капитан заколебался, но вновь помотал головой.

— Тогда вот! — и д'Артаньян приставил пистолет к его виску.

Планше схватил в свою очередь мушкет, направив его на матросов.

Д'Артаньян стал считать, и по счету «два», уловив, не­сомненно, в голосе мушкетера свойственную ему реши­тельность, капитан принял его сторону.

Барка развернулась по направлению к фелуке.

Между шлюпкой и фелукой расстояние сократилось уже до пяти корпусов шлюпки. Два пирата с заточенными кинжалами в зубах бросились в воду.

Несколько взмахов, и они достигли добычи. Один из них, уцепившись за борт, стал хватать женщин за щико­лотки. Острие шпаги пронзило ему шею.

В то же мгновение голова другого пирата была разнесена мушкетной пулей на кровоточащие и съедобные, вероятно, для рыбы лохмотья.

Д'Артаньян попросил Планше дать ему еще один муш­кет. Взяв на прицел капитана фелуки, опознанного им по зеленому тюрбану, он нажал на курок, пустив ему пулю мимо уха.

Этот двойной выпад не остался без внимания. Фелука развернулась длинным носом к барке. Весь ее вид говорил сам за себя: на каждом борту торчало по четыре пушки, и двадцать человек, до зубов вооруженных, потрясали кто саблей, кто кинжалом. Все вопили что есть мочи, стараясь нагнать на противника страх.

Д'Артаньян повернулся к капитану Романо. Тот взмок от ужаса: генуэзец с нечистой совестью, он каялся за своих соотечественников, которых не зря упрекали в том, что они продают ядра язычникам. Романо осознал, наконец, всю основательность этих упреков.

— Друг мой, — сказал ему д'Артаньян, — можете ли вы держать курс прямо на фелуку, но избежать столкновения в самый последний момент?

— Да, пожалуй… Если мне поможет Пресвятая Дева.

— Она постарается. Его преосвященство попросит ее об этом.

— А пушки?

— Фелуку разорвет, если они будут стрелять борт в борт.

— А если абордаж?

— Святая Марта, которая печется обо мне, меня не покинет. Дайте мне ради святой Марты двух матросов поз­доровее.

Появились два исполина. Д'Артаньян отдал их под на­чало Планше.

Сам же он, с обнаженной шпагой в руке и с двумя пре­восходными пистолетами за поясом, наблюдал за происхо­дящим.

Шлюпка меж тем с каждым взмахом весел уходила все дальше. Неведомые д'Артаньяну путешественники стоя наблюдали за теми, кто приносит себя в жертву во имя их спасения.

Фелука была не далее как в десяти саженях от «Жольет­ты», когда синьор Романо переложил руль, хорошенько зажмурившись при этом. Раздался треск. Барка, вильнув кормой, уклонилась от обшитого медью тарана и скользну­ла вдоль фелуки, с которой донеслось рычание. Сквозь него пробился голос Планше, который учтиво осведомился:

— Сударь?

Д'Артаньян сделал знак глазами, и первый бочонок был заброшен на фелуку. Он содержал ром, что выяснилось мгновенно, поскольку пуля из пистолета его тут же воспла­менила.

Наш гасконец не терял, как видно, зря времени, изучая суда, изображенные на стенах в каморке тарасконского замка.

В самом деле, у фелук обыкновенно отсутствует палуба. Пожар распространился среди гребцов и канониров, кото­рые разбежались от пылающих брызг.

Накренясь на борт, вражеское судно стало медленно поворачиваться вокруг своей оси. Проворная барка шла за ней следом.

Оснастка магометанского судна уже занялась, когда д'Артаньян вновь сделал знак глазами. Бочонок с маслом полетел вслед за бочонком с ромом.

Победа была полная. Когда они в последний раз проплы­вали мимо фелуки, Планше отметил ее тем, что стал бро­сать пригоршнями в воду соль. Д'Артаньян велел ему воз­держаться от этой излишней жестокости.

— Друг мой Планше, знаешь ли ты, чему свидетелем только что явился?

— Морскому сражению, сударь.

— Ничего подобного. Ты присутствовал при рождении нового кулинарного рецепта: пудинг по-магометански. К чему же солить еще море? Ты не получал полномочий улучшать ту приправу, которую создала природа.

— Если б они нас захватили, сударь, они продали бы нас в рабство.

— Хуже.

— Посадили бы на кол?

— Еще хуже.

— Еще?..

— Известно ли тебе о том, что это большие любители сластей?

— Не знаю, они не принадлежат к числу моих клиентов, сударь.

— Они ими будут, Планше. Известно ли тебе, что они делают с христианином вроде тебя, когда им посчастливит­ся взять его в плен?

— С христианином вроде меня?..

— Да. С человеком крепкого сложения и в то же время в меру упитанным?