Вместо громких слов

– Разумеется. Она жертва. Сделка в отношении ее квартиры аннулирована, дочь снята с регистрации, ее ищут. Виновные, как говорится, будут наказаны. Мы очень вам благодарны за помощь.

– Виновные? – задумчиво переспросила Анна Ивановна. – То есть Валентина не виновна ни в чем? Я все понимаю, Сережа, как это выглядит с казенной точки зрения. Но у меня своя. Человек, настолько неадекватный или в такой степени неосторожный и невезучий, что породил цепь зловещих людей и преступлений, – это и есть опасность номер один. Извини за цинизм и жестокость, но для нас с мужем, для дома, для района, для города, наконец, да и для человечества было бы лучше, чтобы они там перебили друг друга, а в квартиру приехал нормальный человек. Как ты на меня посмотрел… Это фашизм, по-твоему?

– Не знаю, – ответил Сергей. – Вряд ли. Просто это два мира – люди, которые знают, что такое несчастья, и те, которым больше повезло. Но вы имеете право на закон и порядок. Обращайтесь, если что. Это и есть моя работа. И еще: вы спасли своей соседке жизнь, подняв шум. Говорят, такие вещи засчитываются в карму.

– Это не было моей целью, – сухо ответила Анна Ивановна. – Но я на самом деле рада, что человека не убили.

Ильинская получила пять лет общего режима по делу о попытке отъема недвижимости Валентины Павловой. Зою Павлову нашли с перерезанным горлом в квартире ее сожителя. Он сбежал, очевидно, с остатком аванса, полученного ею за участие в операции. Валентина вернулась из больницы домой. Она босиком передвигалась по квартире и взрагивала от щелчка выключателя. Ей казалось, что от любого шума, стука или шороха к ней ворвутся все люди, которые ее презирают и ненавидят, и обвинят ее в том, в чем она без конца обвиняет себя сама. Но они все могут лишь унизить ее в очередной и окончательный раз. А приговор себе Валентина может вынести лишь сама. Она мать и жертва убитой убийцы. Она жалкая предательница подаренной ей ни за что любви – Вари с ранеными глазами мученицы, Лилечки с золотым лепестком над сияющим лобиком, с пальчиками-пушинками. Валентина столько лет терпела свою тягостную и безрадостную жизнь, а теперь, когда ее откачали вопреки ее желанию, она не находит в себе сил для следующего вздоха. Она никогда не сможет посмотреть в глаза другого человека, не сгорев на месте от стыда и своего позорного горя.

Валентина на время потеряла себя в темной квартире. И вдруг обнаружила себя на подоконнике открытого окна на своем семнадцатом этаже. Боже, как сладко, как притягательно пахнет тот мир, в котором спят живые и мертвые люди, прекратив мучить себя и друг друга. Как зовет ветерок ухода. Как хочется бесчувствия и вечного отдыха от слов и слез. К Валентине внезапно вернулась ее легкость, почти забытое ощущение напряжения всех мышц перед главным прыжком. Перед полетом…

И вдруг как будто теплое дыхание пробежало по затылку, словно солнечный лучик среди ночи запутался в волосах. А в застывающую кожу застучали крошечные пальчики с лепестками новорожденных ноготков.

– Лиля, деточка моя золотая, – оглянулась Валентина на зов. – Я тут, не бойся. Я не брошу тебя, даже если меня сейчас черти потащат. Прости, я чуть не совершила самую страшную ошибку. Такая я тупая баба.

Утро осветило Валентину, лежащую на полу в луже собственных слез. В них тонули ее вина и страх. Выплывала лишь отчаянная последняя любовь. Она поднялась в своем мокром халате и пошла на звонок в дверь. Открыла, не глядя, готовая ко всему. А там Варя с ребенком на руках.

– Что с тобой, ба… У тебя телефоны не отвечают. Мы приехала на метро, без коляски.

– Я просто вас ждала.

Валентина хотела взять ребенка, впустить Варю в прихожую, а получилось лишь прижаться лицом к пахнущему детством одеяльцу и упасть на колени прямо на площадке. Она обнимала тонкие ножки Вари, которая пришла и принесла Валентине все, что ей было нужно.

Соседка Анна Ивановна по привычке последнего времени, услышав шум у квартиры Валентны, включила изображение на своем мониторе. Посмотрела на сцену в коридоре, готовая к раздражению. И вдруг больно прикусила губу, когда стало горячо глазам. Ну их. Не хватало еще раскиснуть. Как же все бывает нелепо и… остро.

Летальный исход

Мы прилетели в Москву из Парижа утром. Выстрадали, вырвали из цемента всеобщих несчастий и опасностей десять ярких, сказочно безмятежных дней, проведенных с дочкой Машей и ее мужем Андре. Они поженились летом, я смотрела видео их регистрации в масках и плакала от ощущения собственной скованности, почти увечности – никто не может преодолеть невидимую стальную проволоку карантина. Казалось, этому не будет конца. Но пришла легкая, теплая осень, Маша закончила Сорбонну и осталась там преподавателем. Ее муж был типичным прелестным французским архитектором, как из романов Франсуазы Саган. А его мать оказалась эмигранткой из России. Семья Андре улетела отдыхать в Марокко. А мы провели наш общий отпуск в их небольшом, идиллически милом доме в Булони.