Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

Освоение Шекспира было стремительным: в сезоне 1933/34 года в репертуарах московских театров было представлено две комедии Шекспира и ни одной трагедии, но уже в 1934 году в СССР с небывалым размахом справляли его 370-летие, а на Первом съезде советских писателей Шекспир был представлен публике практически в тех же формулировках, что и Горький, как одна из предтеч всей советской литературы. 1935‐й по количеству постановок стал фактически годом Шекспира, венчала который Шекспировская конференция, прошедшая в Москве в конце ноября509. Советизация Шекспира была буквальным ответом на требование Ленина переработать все лучшее, что было в истории человечества: осваивая и присваивая классику, советская культура приближала неминуемый конец гегемонии культуры буржуазной и демонстрировала готовность вступить в права наследства, когда это случится. О том, что смерть буржуазной культуры была не за горами, свидетельствовало с советской точки зрения множество признаков, в том числе «загнивание» классики на Западе: «Буржуазной выдумки только и хватает на Гамлета во фраке, на Офелию в купальном костюме, на „Сон в летнюю ночь“ с герлс, на омюзикхоленного Шекспира, призванного эпатировать уставшего и разочарованного буржуазного зрителя»510. Довоенный период был исполнен оптимизма и веры в то, что история рано или поздно сама предъявит победителя, конец буржуазной культуры был неминуем, но, пока она доживала последние дни, у советской культуры была возможность нарастить силу. После войны официальный оптимизм сменился ресентиментом: советская социалистическая культура победой доказала свою мощь, но буржуазная культура не умерла, более того — отчаянно сопротивлялась своим похоронам и даже объявляла усопшей советскую культуру. Естественное вступление в наследство отменялось, но от прав на классику советская культура не отказывалась: если ее нельзя было унаследовать, ее необходимо было оспорить, предъявив недееспособность буржуазной культуры.

Первая редакция постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» начиналась с указания на то, что «Звезда» демонстрирует некритическое отношение к западной литературе: в частности, в опубликованной в журнале статье Тамары Хмельницкой «Английский военный роман» развивалось «ошибочное положение о якобы начавшемся на Западе возрождении классических традиций»511. Во втором варианте постановления формулировка была изменена: Хмельницкую ругали уже за утверждение, «будто бы на Западе начался расцвет буржуазной литературы»512. Из окончательного текста упоминание Хмельницкой исчезло вовсе, но обсуждение вопроса было продолжено. В декабре 1946 года Александр Фадеев в программном тексте заявлял, что молодость советской литературы не означает, что она лишена традиции, напротив, именно она — «самая верная, надежная и пока что единственная продолжательница всего самого лучшего, что было создано художественной мыслью человечества». Представители современной английской и американской литературы, продолжал Фадеев, видят собственную новизну в том, что они порвали со своей классической традицией, и это сущая правда: «Нет ни одного современного английского поэта или писателя, который продолжал бы светлые традиции Бернса или Диккенса. <…> А у нас, у советской литературы, новой литературы нового мира, много общего с Бернсом и Диккенсом, потому что мы наследники и продолжатели всего великого»513.

Отдельное внимание уделялось собственно Шекспиру: советские критики с энтузиазмом демонстрировали, что на исторической родине он опошлен и попран. «Литературная газета» с возмущением информировала читателей, что в Англии издана научная книга «Непристойные выражения в произведениях Шекспира», а в Америке какой-то литературовед сгруппировал идеи Шекспира по темам и составил от его лица ряд этюдов, посвященных таким вопросам, как любовь и похоть, совершенный мужчина и совершенная женщина, богатство и природа, девственность, лошадь, Англия и пр. Журнал The Saturday Review of Literature, сообщалось в заметке, назвал последний труд столь же бессмертным, как и сами пьесы Шекспира514. В другом номере «Литературной газеты» в рубрике «Из писем зарубежных читателей» было опубликовано письмо некой Мириам Брикмэн из Лондона, жаловавшейся на то, что пьесы Шекспира теперь играют в Англии в самых эксцентричных костюмах, «отредактированные» тексты обессмыслены, героев перекраивают на фрейдистский лад и превращают в жалких марионеток. Отказываясь признавать искусство в подобных экспериментах над классиком, Брикмэн выражала солидарность с советским отношением к Шекспиру и признавалась, что для нее искусство только тогда имеет ценность, когда в Шекспире «видят великого прогрессивного писателя, создавшего образы людей, для раскрытия и постижения которых нужно использовать весь накопленный художественный опыт»515.