Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

В августе 1948 года во Вроцлаве прошел Всемирный конгресс деятелей культуры в защиту мира. Формально он был организован по инициативе Польской объединенной рабочей партии и компартии Франции, но Советский Союз не скрывал претензий на лидерство в консолидации мировой интеллигенции: в указаниях для советских делегатов было прописано, что во всех выступлениях они обязаны подчеркивать руководящую роль СССР, а также мировое значение советской культуры525. Все это было отражено в докладе Александра Фадеева, прочитанном в первый день работы конгресса. Фадеев заявлял о делении послевоенного мира на два лагеря, как будто повторяя сформулированную Ждановым еще осенью 1947 года на первом совещании Коминформа доктрину, но в действительности разворачивая ее в новой плоскости: «Географическая карта не может дать сколько-нибудь правильного представления об этих лагерях, потому что линия раздела проходит внутри каждой из капиталистических стран, в каждом городе и поселке — в Нью-Йорке так же, как и в Лондоне, в Париже, как и в Риме, в Брюсселе, как и в Рио-де-Жанейро»526. Это превращение всего западного мира в сплошную приграничную зону подчеркивало новый статус Советского Союза: борьба между силами прогресса и реакции в нем была завершена, теперь эта борьба разворачивалась за его пределами.

И названием, и идеологией Конгресс деятелей культуры в защиту мира отсылал к Международному конгрессу писателей в защиту культуры, состоявшемуся в 1935 году в Париже: конгресс во Вроцлаве тоже призывал прогрессивную интеллигенцию сплотиться ради спасения культуры и позиционировался как антифашистский (новым оплотом фашизма теперь выступали США). За риторической преемственностью, однако, скрывалась принципиальная разница. В 1935 году вызов культурной гегемонии Запада бросали страны фашистского блока, утверждавшие «новый порядок», — СССР в этом противостоянии поддерживал западный интернационализм и выступал на стороне традиции (признавая статус Франции как оплота европейской культуры). В 1948 году вызов культурной гегемонии Запада бросал уже сам Советский Союз, подрывая действующие институты международной культурной кооперации и утверждая собственный новый порядок. В своеобразной форме этот сюжет нашел отражение в истории четвертого ждановского постановления — об опере Вано Мурадели «Великая дружба».

Глава 8 НОВАЯ КЛАССИКА ПОСТАНОВЛЕНИЕ ОБ ОПЕРЕ «ВЕЛИКАЯ ДРУЖБА» И ПРОБЛЕМА РЕПРЕЗЕНТАЦИИ В МУЗЫКЕ

7 ноября 1947 года, в 30‐ю годовщину Октябрьской революции, на сцене Большого театра состоялась премьера оперы Вано Мурадели «Великая дружба», посвященной установлению советской власти на Северном Кавказе и сплочению горских народов под предводительством советского комиссара. Опера, на постановку которой было потрачено более 1 млн рублей, готовилась как главное событие юбилейных празднований, но реакция на нее в печати была более чем скромной: по итогам ноябрьской премьеры вышла лишь одна статья в газете «Советское искусство»527. Всего было дано три представления, последнее из которых, состоявшееся 5 января 1948 года, посетили Сталин и группа членов Политбюро. Оперой они остались недовольны, и в течение следующего месяца неудачная постановка и причины ее появления стали предметом разбора в различных инстанциях. Руководил процессом Андрей Жданов: уже 6 января он провел в Большом театре совещание с авторами и исполнителями оперы, а 10 января открыл трехдневное совещание с деятелями советской музыки в ЦК. 10 февраля вышло постановление «Об опере „Великая дружба“ В. Мурадели», оценившее ее как порочное и антихудожественное произведение и осудившее формалистическое направление в советской музыке.

От предыдущих ждановских постановлений этот документ отделяла дистанция в полтора года и отличала более сложная структура. Титульный фигурант не был здесь главным обвиняемым: внутри постановления Вано Мурадели из обвиняемого превращался в жертву, а вина за удручающее состояние советской музыки, приведшее к появлению оперы «Великая дружба», возлагалась на композиторов-формалистов. В предыдущих постановлениях ответственность за ошибки конкретные авторы тоже несли не в одиночку, вместе с ними осуждались критики, руководители профильных ведомств, члены редакций и худсоветов, партийные работники, допустившие ослабление идеологического руководства. Но в данном случае ответственность с автором делили не только чиновники, но и другие композиторы, перечисленные в постановлении поименно: Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Арам Хачатурян, Виссарион Шебалин, Гавриил Попов и Николай Мясковский. Они обвинялись в том, что, занимая ведущее положение в советской музыке, задают ей неправильное направление.