Внучка берендеева. Третий лишний.

Косу я выдрала, а то и вправду без головы остануся этакими стараниями.

- А когда в царицы выйдешь!

- Ефросинья Аникеевна!

- Молчи, Зослава, слушай старших! Я свой век в Барсуках прожила, а ты свой - в столице будешь...

- И ты при мне?!

- Ежель не погонишь, - бабка разом глазки долу опустила, и рученьки к грудям прижала. Кулачки сухонькие, глаз подергивается, а из другого слеза лезет. Этак, войди кто, решит грешным делом, что мучаю я старушку, девка неблагодарная.

- Все еще в тещи царские охота? - прошипела я, с трудом сдерживаяся, чтоб не заорать.

Приличественные боярыни, ежель Люциане Береславовне верить, не орут орьмя. Яду плеснут подруженьке заклятой, но с улыбочкою, с приличиями.

Яду у меня не было.

Да и бабонька, пусть и озлила меня изрядно, но родная. И понимаю я, что сие у нее не от паскудства душевного, а исключительно ввиду болезни.

Внушения результат.

- А хоть бы и так? - и глядит ясными оченьками своими, моргает часто, это для слез. Прежде-то я на слезы бабкины глядеть не могла, а ныне ничего, пообвыклася.

- Значит, - говорю, - в тещи царские... чтоб боярыни знатные пред тобою спину гнули? И бояре следом. Чтоб слуги да холопы кружили, матушкою величали, под рученьки водили?

Глядить на меня бабка.

Упертая она у меня. Губы вон поджала. И ведает, что правду говорю, но не признается.

- А скажи, дорогая Ефросинья Аникеевна, - меж тем продолжила я. - Чтоб твой муж покойный ныне сказал, тебя завидевши?

Она рот приоткрыла.

И закрыла.

Запыхала по-ежиному, ощетинилася обидами.

- Он бы, небось, не радый был, что оставил жену, а получил тещу царскую. Тещам царским в лесах не место...

Думала, что усовестить выйдет, деда-то бабка моя взаправду любила, да не получилося. Видать, крепко дух злопакостный душу ее поел.

- Может, оно и так, - молвила бабка, губы пожевавши, - да только и он хотел бы лучшее доли для тебя. А куда уж лучше? Жить станешь в палатах царских. До века ни бед, ни горестей не знать... на перинах почивать, из серебра ести...

Что они к этому серебру прилипли?

Мне и обыкновенная посуда по нраву, небось, не она важна, а что в ней.

- ...перепелок да соловьев, лебедей, осетров... - бабка перечисляла, пальчики загибаючи. - Цитроны вот... давече Марьяна цитрона приносила. Укусный...

Бабка глаза закатила.

Цитроны, значит...

- Не люблю, - говорю, - царевича. Не мил он мне!

- А как не мил, когда ты его не видела? - бабка за рукав вновь ухватила и заговорила скоренько. - Арей твой? Так его вот-вот оженят. Любит он там тебя аль нет, ныне уже не важно. Поперек царского слова пойти - это без головы остаться. Нужен он будет тебе безголовый? Нет, пущай уж себе... пожелай, чтоб счастливый был... а Кирей в степи воротиться. И с кем останешься? Небось, туточки про тебя все знают, что сговорена была с одним, а другому улыбалася...

А глазоньки бабкины блестят.

Забирать ее надобно.

И в Барсуки, к тетке Алевтине. Та-то приглядит... а там, в Барсуках, глядишь, и отойдет блажь. В Барсуках вон и воздух свежий, и бояр немашечки. Там бабка и без царского звания человек уважаемый.

- ...и кому ты после этого потребная будешь? Скажут, мол, сама виноватая. А то и дегтем ворота помажут.

- Чьи? Акадэмии?

...горько, а ведь правду бабка сказывает. Кирею я невестою, сие распоследняя ворона ведает, а меж тем и Арея привечала...

Была годочков этак пять тому в Конюхах девка одна, Горомысловна, раскрасавица, каковых поискать. И горделивая с того прямо-таки до дури. К ней и посватался сперва сынок мельника, старшенький. Горомысловна от него колечко приняла, рассудивши, что лучшего жениха не сыщет. Будет на мельнице хозяйкою, заживет красиво и богато.

А кто ж знал, что на ярмароке она купцу одному глянется?

До того, что и он Горомыслу сватов зашлет. Тому бы честь четью ответить, что сговорена девка, что уже и сундук свадебный полон, а рубаха ее дошита не только узором девичьим, но и дареным жемчугом. Горомысловна им на все Конюхи хвастала, дескать, всем бисер женихи подносят, а ей, что княгине, жемчуга... но смолчал батька.

И Горомысловна не стала перечить.

Живо смекнула, что купчиха - это поболе мельничихи будет. Возомнила, как заживет она да в городе, в доме каменном, где и рук своих белых марать не придется, потому как всю работу черную холопы делают. Спорола она жемчуг дареный, возвернула, дескать, так и этак, да минула любовь девичья. Не взыщи. Мнится мне, будь дело в любови одной, мельников сын простил бы. А так... смекнул он, что дело не в любови, Горомысловна же ж по селу в дареном платке прошлася, да в чоботах новых, да рассказывать стала, как заживет в городе...

Нашлося кому донесть о тех разговорах.

Вот и вышло, что как поехал жених за невестою, то и встретили его ворота, дегтем мазаные, да чучело соломенное, в перьях валянное, в рубахе невестиной шитой... что уж там было, не ведаю. Мыслю, когда б был купец тот порядочным человеком, разобрался б, что есть навет, а что - правда. Но этот, сказывали, просто поезд свадебный повернул.