Во Флоренах

— Вот видите, что значит брать непроверенного человека! Он компрометирует самую идею строительства электростанции. Люди теряют веру, — говорю я.

— Да, — Штефэнукэ морщится, будто принимает лекарство, от которого его мутит. — А знаете, что сказал ему Оня Патриники? «Вы что, товарищ инженер, — говорит, — приехали с нами в кошки-мышки играть, что ли? Убирайтесь отсюда немедленно!»

— Ну, а Бурлаку? — спрашиваю я с любопытством.

— Бурлаку? Он кричит одно: «Негодяй этот Саеджиу! Где он откопал такого типа!?»

Мы совершенно одни в помещении правления. Штефэнукэ берет меня под руку и подводит к стенгазете. Фотографии инженера уже нет. На том месте, где она была помещена, написано красным карандашом: «Электростанция все же будет!»

— Вот какие у нас комсомольцы! — с гордостью говорит Штефэнукэ.

— Это хорошо, — отвечаю я. — Но все-таки Саеджиу удалось нас провести.

— Да, — соглашается председатель. — Ему, как видно, нужно было съездить в Кишинев, вот он и решил прокатиться на колхозные денежки: инженера, мол, привезу. А я, дурак, ему поверил.

Не упрощает ли дело Штефэнукэ? Мне лично кажется, что здесь нечто посерьезнее. Уж очень все это смахивает на авантюру.

— Где же сейчас инженер? — спрашиваю я.

— О! — говорит Штефэнукэ, воодушевляясь, — я его живо выставил из села. Еще вчера вечером. Даже подводы ему не дал. Пройдись, говорю, пешечком, и чтоб ноги твоей больше здесь не было!

Работа, работа и еще раз работа

Ну, Степан Антонович, держись! Засучи рукава и берись за работу. Прежде всего, партийная школа. Самое уязвимое место у нас в колхозе сейчас — слабая политическая подготовка актива. И партийная школа призвана ликвидировать эту слабость. Руководство школой поручено мне. Справлюсь ли?! Как идет подготовительная работа? Кто какие предметы будет преподавать?

Райком принимает мои предложения. Я буду вести историю партии, Владимир Иванович — историю СССР, Санда Богдановна — географию. Кажется, неплохо.

Теперь надо заручиться согласием преподавателей. Владимир Иванович, говорю, так-то и так-то. Хочу попросить вас от имени райкома взять на себя эту задачу.

— Степан Антонович, разве нужно меня о таком деле просить, да еще от имени райкома? Поверьте, я бы чувствовал себя оскорбленным, если бы вы мне этого не доверили!

С Сандой Богдановной я еще не говорил. Уже несколько дней она болеет гриппом. Я беседую с каждым слушателем в отдельности, проверяю, как кто подготовлен. Все с большим или меньшим успехом могут посещать партийную школу. Но как быть с Оней Патриники? Только два года назад он окончил ликбез. Правда, он много читает — и газеты, и книги, но знаний у него все же мало. А жаль, такой хороший человек!

— Степан Антонович! Из-за меня вы не ударите лицом в грязь. Право слово, я вас не подведу. Только допустите меня, прошу вас! Ведь не глупее же я всех.

Оня прав. Если говорить о политическом чутье, то он не позволил бы какому-нибудь Саеджиу обмануть себя, как это сделал Штефэнукэ.

— Хорошо, — говорю, — товарищ Патриники, только старайся.

Кто же еще остается? Бурлаку. Пойду к нему.

Бурлаку удивляется. Ему изучать историю партии? Вместе с Оней Патриники? Да ведь он ее прочел от корки до корки. Если его среди ночи разбудишь, он и тогда на любой вопрос ответит.

— А ну скажите, каковы три лозунга партии по крестьянскому вопросу? — спрашиваю я его в упор.

— Степан Антонович, я не ребенок, чтобы меня экзаменовать. Вы меня оскорбляете.

— Причем здесь возраст? Я сдавал экзамены в двадцать восемь лет. И не чувствовал никакой обиды.

— Ну, в институте — другое дело…

— Все равно, где. Да я вовсе и не собираюсь вас экзаменовать. Я хочу только проверить, достаточно ли вы подготовлены, чтобы учиться в партийной школе. Какие же все-таки лозунги?

Бурлаку не знает. Он не может ответить и на другие вопросы. История партии ему очень мало знакома, но он не хочет в этом признаться.

— Забывается, Степан Антонович….

— Нет, вы просто не знаете… Надо учиться. Для этого райком и открывает партийную школу.

Бурлаку в раздумье. Как ему избавиться от меня и от этой школы? Но напрасно. Я от него не отстану.

— Самостоятельно буду заниматься, — наконец решительно заявляет Бурлаку.

Ну, нет. Самостоятельно ты все время занимаешься, а толку мало. Вот уже три года, как кандидат партии, и нисколько не подготовлен. Был бы ты политически грамотен, не порол бы такого вздора… строить город в Царалунге! Райком организует партийную школу. Вот и учись. Я категорически требую и имею на это право. Почему Андриеску с радостью принял мое предложение? И Мика Николаевна, и Михаил Яковлевич, хотя и знают побольше Бурлаку? И Штефэнукэ, и бригадиры!.. Они не в партии, но понимают, что надо учиться, что по-настоящему работать, да еще руководить другими, невозможно без серьезных политических знаний.

— Что вы ко мне пристали, Степан Антонович! Не хочу я учиться, и оставьте меня в покое!

Не хочешь? Беру телефонную трубку: дайте райком. Бурлаку кладет руку на телефон, принужденно улыбается:

— Я пошутил, Степан Антонович, пусть будет по-вашему…