Так, наверно, думает Санда Богдановна. Уж я ее раскусил. Но вот вопрос ставится на голосование, и она тоже поднимает руку. Не очень высоко, но поднимает. Хочешь — не хочешь, а придется и ей выполнять решение.
Хорошая весть
Через несколько дней Андрей Михайлович говорит мне:
— Все-таки вам придется дать первый открытый урок. Я очень занят.
— Хорошо.
Понимаю, Андрей Михайлович. Искра, которую мы с Владимиром Ивановичем заронили в вас, начинает гаснуть. Вы уже снова успели разлениться. Хорошо еще, что хоть не забыли своего собственного предложения.
В партийной школе неладно с Бурлаку. Вот и сегодня. Семинар на тему: «Тактические основы марксистско-ленинской партии». Приятно слушать Андриеску. Он первый отвечает на вопрос: «Два съезда — две тактики». У него есть конспект. Он цитирует книгу Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции», приводит выдержки из работы Сталина «Класс пролетариев и партия пролетариев», связывает изучаемый материал с современностью.
— А теперь товарищ Бурлаку расскажет нам, какое применение нашла в некоторых странах после второй мировой войны ленинская тактика в революции 1905 года.
Бурлаку встает. Никаких записей у него нет.
— Товарищи! Мы знаем, что пролетарская революция в Китае…
— Революция в Китае вовсе не пролетарская, — прерывает его Мика Николаевна.
— Ведь я молчал, когда вы говорили, — сердится он. — Прошу меня не перебивать.
— А если ты чепуху говоришь… — возражает Штефэнукэ.
— Степан Антонович, мне не дают отвечать!
Я прошу слушателей записывать, с чем они не согласны, а потом выступить. Бурлаку между тем откашливается, набираясь духу. Проводит рукой по волосам. Снова откашливается и уже увереннее продолжает:
— Все народы идут по ленинскому пути. Вступил на этот путь и китайский народ…
— Товарищ Бурлаку, вы прочли в журнале «Большевик» две статьи, которые я рекомендовал?
— А разве без них, Степан Антонович, нельзя знать историю нашей партии?
Это уже не первый раз Бурлаку не готовится к семинару. Но он искренне убежден, что все и так знает, что к нему зря придираются.
— Кто может ответить на поставленный мной вопрос?
— Разрешите мне, Степан Антонович. — Оня Патриники, словно школьник, поднимает руку.
— Пожалуйста! — Я ловлю на себе взгляд раздосадованного Бурлаку: не дают говорить, а потом еще обвиняют.
Оня Патриники открывает тетрадь. Отвечая, он обращается лично ко мне, будто в классе никого больше нет. Простым крестьянским языком излагает он мысли Ленина о буржуазно-демократическом характере революции 1905 года, о пролетариате и крестьянстве, как движущих силах ее и о руководстве рабочего класса. Такая же революция произошла и в Китае, — говорит Оня Патриники, — только там она была еще и антиимпериалистической. А товарищ Сталин в 1926 году уже предвидел, какой будет китайская революция. Патриники цитирует Мао Цзедуна и анализирует народно-демократический характер государственного режима в Китае…
Владимиру Ивановичу не сидится: он то снимает и надевает очки, то привстает со своего места от волнения. Трудно поверить, что это тот самый Оня Патриники, который так недавно учился у него в кружке ликвидации безграмотности. Вот так штука! Говорит, как пропагандист! Правда, местами немного запинается, но мыслит ясно, правильно. Видно, что в политике он силен. Как же Владимиру Ивановичу не гордиться таким учеником!
Видите, дорогой товарищ Бурлаку, Оня знает больше вас. Потому что интересуется. Сколько раз в течение одной этой недели он обращался ко мне с самыми разнообразными вопросами. А вы?
Но мы еще с вами потолкуем.
После семинара прошу Бурлаку остаться. Он садится на стул, принимает независимую позу, закуривает папиросу. Но я все же чувствую, что ему неловко. Он, конечно, догадывается, зачем я задержал его.
— В школе курить не полагается, — говорю я сухо. Мое замечание Бурлаку принимает с иронической улыбкой, но папиросу все-таки гасит. Я начинаю прямо… Почему он не занимается, почему не готовится к семинарам? Теоретическая подготовка ему необходима. А где он может ее получить, как не в партийной школе? Тут все — лекции, литература по любому вопросу, семинары… Нужно только желание. Когда что-нибудь не ясно, он может спросить у меня. Я никогда не откажусь помочь.
Бурлаку трет лоб, он, конечно, понимает, что сегодня опростоволосился. И все-таки не сдается.
— Я в помощи не нуждаюсь, Степан Антонович. Сам умею читать.
В таком случае, почему же он не читает? Почему не делает конспектов? Мне стыдно за него. Кандидат партии, а на семинар приходит неподготовленный. Что он думает делать дальше? Ведь, наверно, собирается подать заявление о приеме в члены партии. А с такой подготовкой…
— Времени нет, Степан Антонович. Работаю днем и ночью. Когда мне еще заниматься!
— Конечно, ссылки на занятость… А у Штефэнукэ разве меньше хлопот? И все-таки…
— Так-то оно так. Да знаете, стоит мне только открыть книгу, сейчас же что-нибудь да стрясется… В сельсовете неприятности, в кооперативе неполадки… Но, честное слово, больше я уже не ударю лицом в грязь.
Посмотрим.