Во Флоренах

— За что же это, птенчик мой, ты так меня опозорил! — причитает она. — Весь мир теперь надо мной смеется. Пойдем домой, радость моя, ты будешь жить, как у бога за пазухой. Вон отец ждет на дворе, не смеет даже войти.

Санду стоит, опустив глаза. По щекам текут слезы: ему жаль отца. Но Бурлаку понимает это по-своему. Он думает, что мальчику тяжело видеть мачеху, из-за которой он столько выстрадал. Бурлаку вскакивает из-за стола, как ошпаренный.

— Эх ты, Докица! Еще смеешь разговаривать! Уходи отсюда подобру-поздорову! Распелась!

Докица хочет что-то возразить, но, махнув рукой, поворачивается и выходит из комнаты. Санду весь дрожит. Аника молча гладит его по волосам.

Мы сидим еще некоторое время. Перед уходом я спрашиваю Санду:

— Придешь завтра в школу?

— Приду.

И Санду приходит. Он сидит за одной партой с Горцей. Мальчик спокоен, внимательно слушает объяснения учителей, как и все дети. Во время перемены ребята окружают его. Санду охотно разговаривает со всеми, играет. Я надеюсь, что он от нас никуда больше не уйдет.

Сегодня у меня первый открытый урок в седьмом классе. Входят восемь учителей Ребята смотрят на них с удивлением: что это означает?

После занятий мы собираемся в учительской. Андрей Михайлович призывает учителей высказываться откровенно.

— Мы прослушали урок нашего коллеги Степана Антоновича. Давайте обсудим все, как оно есть — что хорошо и что плохо. Этим мы поможем ему в работе.

— И чтоб каждый из нас извлек также урок для себя, — добавляет Владимир Иванович.

— А то как же! — язвит Андрей Михайлович. — Ведь совершенно необходимо, чтобы каждый из нас повторил в своей работе ошибки Степана Антоновича…

— Нужно проанализировать все удачное в уроке, — не уступает Владимир Иванович, — чтобы извлечь пользу для всех.

По этой внезапной перепалке между директором и завучем еще до начала обсуждения мне становится ясным, что они придерживаются противоположных мнений о моем уроке. И самую цель открытых уроков они, видно, представляют себе по-разному.

Цель открытых уроков — это улучшение работы учителей. Потому я считаю, что на таких уроках нужно показывать, главным образом, трудности преподавания и то, как они преодолеваются учителем. А трудности легче всего показать на слабых учениках. Вот я и вызвал к доске Варуню, Григораша и Петрику, тем более, что урок был посвящен повторению пройденного. Все это посредственные ученики, с тройками. Ни одного отличника я не спрашивал.

Я видел, что хорошие ученики этим были недовольны. Их волновала честь класса. Степан Антонович, мол, выставляет класс в дурном свете, да еще перед всеми учителями.

Горця все время беспокойно ерзал на парте и поднимал руку выше головы, когда вызванный к доске ученик путался в ответе. Филипашу Цуркану тоже не сиделось. Он делал мне знаки, указывая пальцем то на себя, то на других отличников: позвольте, мол, Степан Антонович, мы покажем свое знание русского языка. Марица Курекь даже встала без разрешения:

— Можно, я отвечу, Степан Антонович?

— Садись. Когда нужно будет, я тебя вызову.

И я продолжал спрашивать только самых отсталых учеников. Наводящими вопросами я старался облегчать им путь к правильному ответу. Может быть, здесь я в чем-то ошибался. Но вот Владимир Иванович, человек с большим педагогическим опытом, повидимому, находит и нечто положительное в моем уроке. Презрительный тон директора ему явно не по нутру.

Андрей Михайлович, однако, упорно держится своего:

— Нет, это образец плохого урока. Дети очень слабо подготовлены по русскому языку. Вот единственное, что я извлек из вашего урока, Степан Антонович.

Не один Андрей Михайлович недоволен. Вот и Мика Николаевна разочарована. Она не ожидала, что класс покажет такой невысокий уровень знаний.

Дискуссия вое больше разгорается. Последним берет слово Владимир Иванович. Ему ясно, почему некоторым товарищам не понравился урок. Они ждали, что Степан Антонович продемонстрирует высокую успеваемость по русскому языку, тем более, что ему ничего не стоило похвастать хорошими знаниями своих учеников. Но было бы неправильно, если бы он пошел по этому пути. Владимир Иванович не раз присутствовал на уроках Степана Антоновича и может с чистой совестью заявить, что по русскому языку класс в целом успевает хорошо. Учитель поставил другую цель: показать свой метод преподавания, педагогический процесс. И с этим он отлично справился.

— Но и я, признаться, не понимаю, — поворачивается ко мне Владимир Иванович, — зачем это Степану Антоновичу понадобилось вызывать только слабых учеников. Он словно одного страшился, как бы, упаси бог, не произошла ошибка и у доски не очутился ученик посильнее! Кому нужны такие крайности! В этом есть элемент формализма и это привело к искаженному представлению у некоторых присутствующих на уроке об уровне успеваемости класса. В нормальном классе успевающих учеников всегда больше, чем неуспевающих. Вот и надо было показывать педагогический процесс в обычной обстановке. Впрочем, если бы Степан Антонович, наоборот, спрашивал одних отличников, он проявил бы формализм гораздо худшего свойства.