Во Флоренах

— Я понимаю вас, Владимир Иванович, — обиженно вставляет Андрей Михайлович. — Вы хотите сказать, что я, как директор школы, проповедую формализм самого худшего свойства.

— Выходит, что так, — говорит Мария Ауреловна.

— О, и ты уже стала великим педагогом! — бросает директор жене.

— Почему вы, Андрей Михайлович, так не терпите критики? — сердито поднимается Мика Николаевна. — Мне тоже не понравился урок Степана Антоновича. Но вот, после выступления Владимира Ивановича, я стала смотреть на дело несколько иначе. И мне кажется, что вы не правы.

У меня свободный вечер.

Я остаюсь дома. Какие у меня планы? Напишу в Москву, Андрею Поморцеву. В студенческие годы мы с ним так дружили! Непременно хочу этим летом с ним встретиться. Приглашу его в Молдавию. Пусть поест нашего винограду. Напишу письмо, а потом закончу читать «В далекой гавани».

Совсем неожиданно ко мне являются гости. И кто бы вы думали? Андроник Ника и его жена Докица Кланц. Они входят робко, останавливаются у дверей. Я приглашаю их в комнату. Придвигаю стулья: садитесь! Они благодарят. Андроник смущенно опускает глаза, а Докица просительно смотрит на меня.

Я вас понимаю, мои дорогие… Вам стыдно перед людьми. Санду… никто вам этого не простит. Раньше вы издевались над мальчиком, так что ему пришлось удрать из дому. А теперь вы хотите, чтобы он вернулся к вам. Ходите по деревне и всех просите: помогите, добрые люди, устройте как-нибудь, чтобы сын жил с нами. Но ваш сын не хочет у вас жить. У чужих он себя чувствует лучше. Мальчик стал неузнаваем с тех пор, как его приютила Аника.

Горця мне рассказал, что вчера родители навестили Санду. Дорогой наш мальчик, — упрашивали они его, — радость ты наша, вернись домой. На руках тебя носить будем. А что же Санду? Он даже не поднял глаз.

Андроник Ника с женой и у Андрея Михайловича уже были. Тот только плечами пожал: пожалуйста, берите его к себе, я не возражаю. Повлиять на Санду? Нет. Этого директор не может. Он в такие дела не вмешивается. Сами поссорились, сами и миритесь.

Ко мне они сейчас пришли, конечно, с тем же. Будут просить, чтобы я помог им избавиться от позора. Да, им стыдно. Раньше или позже Санду, конечно, вернется к ним. Все-таки родители. Но пусть это им не легко достанется, пусть еще помучаются.

— Ничем не могу вам помочь, — говорю я Андронику и Докице. Вы потеряли доверие ребенка. Постарайтесь сами убедить его, что вы будете ему настоящими отцом и матерью.

— Но как его уговорить? Научите, Степан Антонович!

Я обещаю им подумать об этом. И они уходят благодарные.

Завтра на сборе отряда седьмого класса Санду будут принимать в пионеры. Не стоит сейчас разговаривать с ним о возвращении к родителям. Подождем еще немного.

Сбор отряда происходит после шестого урока. Открывает его Филипаш Цуркан, председатель.

— Сегодня, ребята, — откашливается он, как солидный оратор, — нам нужно проанализировать… — Он смотрит на меня, краснеет и, подумав, поправляет себя, — нам нужно разобрать два вопроса. Первый — о том, что у нас, в седьмом классе, есть еще много учеников с тройками. Разве мы, пионеры-отличники, не можем им помочь?

Мне становится не по себе. Ведь еще месяц назад Филипаш предложил организовать помощь ученикам, получающим тройки. Я поговорил тогда с Владимиром Ивановичем, и мы оба об этом забыли. Переглядываюсь с завучем, также присутствующим на сборе. Он смущенно почесывает указательным пальцем бородку. Видно, тоже чувствует себя виноватым. Да, товарищ завуч, а мы еще директора упрекаем, что он недостаточно заботится о школе.

У нас, конечно, было много других дел: партийная школа, электростанция, история с Санду… Впрочем, всегда можно найти для себя оправдание, если ищешь его. Никак не реагировать на хорошую детскую инициативу, забыть о ней… Это уж просто непростительно для педагога.

И Михаил Яковлевич хорош! Только на днях сказал мне о сборе отряда. А о чем будут говорить на этом сборе — ни слова. Я, правда, и не спрашивал. Тем серьезнее моя вина. Какой из тебя классный руководитель, Степан Антонович, если ты даже не интересуешься, что будут обсуждать на сборе пионеры твоего класса! Мне просто стыдно перед Филипашем.

После Филипаша берет слово Горця. Он сидит рядом с Санду. Мальчики теперь неразлучны. Горця гордится тем, что Санду поселился именно у них, что из всей школы он выбрал его. Правда, они родственники. Но дело ведь не в этом.

Горця во всем опекает Санду. И теперь он говорит:

— Я, ребята, беру на себя Санду. Чтобы он кончил школу на четверки и пятерки.

— А как будет с Григорашем Штефэнукэ? Ведь ты с ним занимался, спрашиваю я.

— К Григорашу прикрепите меня, — поднимает руку Арсене Мошняг.

— А меня к Василикэ.

— Василикэ не нуждается в твоей помощи!

— Он и сам хорошо учится!

Председательствует на сборе Марица Курекь:

— Тише, ребята, — стучит она карандашом по столу. Не говорите все сразу! Даже записать не даете. Я беру на себя помочь Варуне. Но у меня есть еще одно предложение. Давайте помогать и ученикам пятого и шестого классов. А они пусть помогают младшим. Тогда вся наша школа будет хорошо учиться.