Во имя человека

Но если не их, значит — уже не мелочь!.. А то, что Баклан оказался в больнице, — до сих пор волосы у него еще не отросли и виден шрам на затылке! — и это — мелочь?! Да так ведь вообще все, что угодно, можно свести к мелочи, пытаясь самооправдаться, то есть защищаясь.

Появилась у меня, кажется, привычка по-настоящему задумываться о жизни, о людях, о своих делах. Будто я сделалась богаче и одновременно щедрее к людям, к жизни!

Глава четвертая

1

А врачиха, смешная, надулась от значительности:

— Сейчас, мамаша, еще нельзя сказать, мальчик или девочка, — и прищурилась совсем по-маминому. — Или вам мало того, что просто — ребенок?!

А я, дура, действительно нашла, о чем спрашивать!..

«Мамаша…» Это я-то — мамаша!..

А что особенного, Леша: совершеннолетняя, замужняя, со специальностью!

Леша?.. Ну, теперь уж это имечко с корнем вырвать надо: Леша — и мамаша! Леша Ивановна, что ли?!

А Баклан спит сейчас, совсем как маленький: ишь, уткнулся носом мне в щеку, посапывает сладко, покойно… Родной ты мой, родной! А ведь и по отношению к Баклану я бывала почти как мать. Редко, но бывала. Ничего, и ребенка выращу!..

Не выращу, а вырастим! И не Баклан, а Борис!..

И ведь что еще странно, или уж мы, женщины, вообще так устроены? Когда у меня этот разговор с врачихой был? Да уже три недели прошло. А торжественный вечер, посвященный закрытию навигации, сегодня, мы с Бакланом только что с него вернулись… И я так ждала закрытия навигации, столько сил ей отдала, и вот она закончилась, и премию я получила, и благодарность в приказе: мне бы думать об этом да радоваться, а я — все о ребенке!..

А вообще навигация чем-то похожа на экзамены: так ждешь их, так боишься и волнуешься, а когда сдашь, даже немного удивляешься: и чего, дескать, нервничал, заснуть не мог?! Или: не так страшен черт, как его малюют?.. А кто-то сказал: «Не так страшен черт, как его малютки».

Да возраст — понятие не календарное. И само время — понятие не календарное: сейчас конец октября, всего четыре месяца мы проработали в порту, а в школе, кажется, учились давным-давно, столько всего за эти четыре месяца было в нашей жизни! И событий, видимых всем, и внутренних изменений в нас самих, которые, как показывает мой скромный опыт, бывают иногда не менее важными, чем внешние, видимые всем.

«Я немножко пофилософствую, а?..» — давным-давно, еще в школе, как-то спросил Баклан, то есть Борис. «Нельзя жить, не думая»), — ответил тогда ему Павел Павлович. Герцен назвал свою книгу «Былое и думы»…

Да что это я, будто оправдываюсь!

Как здорово сегодня все было в клубе! И вот ведь что еще интересно: некоторых, кто в порту уже и не работает, отмечали больше, чем кое-кого из тех, кто не ушел, доработал до конца навигации. Как хорошо сказал об этом Петр Сидорович:

— Знаете, бывают такие странные случаи: человек десятки лет проработал на одном месте, его торжественно проводили на пенсию и — почти сразу забыли. И это случилось не потому, что плохи те, кто остался работать, а потому, что вспоминать об ушедшем на пенсию почти нечего: не сумел он оставить в памяти людей ничего значительного. И тогда отговариваются обычно: «Ах, этот… Как же, как же, помню-помню, ничего был человек, ничего!..» В других случаях отдача — и видимая, и невидимая — бывает так значительна, что человека, и недолго проработавшего вместе с тобой, ты запоминаешь навсегда!

Хоть он и не назвал фамилий, но я-то сразу поняла, что Петр Сидорович говорит о Баклане!

А потом слово взял Павел Павлович. Всегда такой подтянутый, собранный, тут он неожиданно так заволновался, что не мог справиться со своим лицом: и щека у него дергалась, и рот кривился. Сказал торжественно:

— В первую очередь мы хотим поблагодарить весь школьный коллектив, учителей во главе с директором школы Надеждой Владимировной за то, что наш порт получил таких хороших работников! — И перечислил фамилии, меня по старой памяти назвал Бабушкиной, а не Баклановой. — А во-вторых, и самих ребят!.. Уже не ребят, а — крановщиков!.. — Назвал опять фамилии, замолчал на секунду, договорил как-то мечтательно, совсем как Даша: — Знаете, ученого, вероятно, на склоне лет радуют его труды, достижения, ученики. А нас, практических работников, кроме общих достижений в работе, больше всего радуют люди, которые пришли тебе на смену, в руки которых ты и передаешь сделанное тобой! — Опять не справился, по щеке прошла судорога, договорил глуховато: — Ведь и смерти нет, если дело твое переходит в надежные руки, продолжает жить и расцветать в них!..