Во имя человека

— Красивая ты девушка, Санька, — серьезно ответил я ей. — У нас на кране за работой и человека не разглядишь.

Мы сдали вещи в гардероб, взяли взамен номерки. Если посмотреть на вешалки: на работу пришла очередная смена, повесила верхнюю одежду.

А по просторному вестибюлю неспешно разгуливали нарядно и модно одетые люди, никакого отношения, казалось, не имевшие к одежде, висевшей в гардеробе.

— Охо-хо, Серега! — вздохнул Смоликов: — «За работой человека не разглядишь…» А здесь он тебе виднее, если каждый нарисовал себя, как только умеет?

— Ты прав, Иван Иваныч, но ведь приятно на таких вот молодых и нарядных поглядеть?

— Это другой разговор.

— Боря! — через весь вестибюль звонко крикнула Санька парню с красной повязкой на рукаве, стоявшему у входа. — Я готова, объявляй!

— Слушаюсь, Санечка! — готовно ответил он.

И тотчас, будто это действительно от него зависело, загремела веселая и бодрая музыка.

— Спасибо, Боренька! — радостно закричала Санька.

— Всегда рады стараться! — отвечал он.

— Ну?! — Санька повернулась ко мне, взяла меня за обе руки.

— Прямо-таки чудеса ты творишь, как в сказке! — так же радостно ответил я ей.

— Сказочные чудеса, конечно, тоже зрелище, — сказал Смоликов. — Только лучше, когда заранее о них знаешь, чтобы не растеряться от неожиданности.

9

Зал тоже был большой, залитый ярким светом. Под потолком висели гирлянды бумажных разноцветных флажков и фонариков. В разных местах наверху были граненые зеркальные шары. Они медленно вращались, освещенные тонкими лучами прожекторов, радужно переливаясь. Народу было много, парни и девушки уже танцевали, другие — тоже, как в любом клубе любого города — еще стояли вдоль стен зала. На просторной эстраде, способной вместить сотню артистов, играл джаз-оркестр. Музыканты, в большинстве — тоже молодые люди, были одеты в одинаковые строгие черные костюмы, белые рубашки с черными галстуками. На дирижере был длиннополый фрак… Даже странно было сейчас, видя все это, под звуки музыки представить себе, что за стенами этого зала — глухая тайга, дождь и безлюдье на сотни километров!..

Санька, словно расслышав мои мысли, сказала быстро, будто хвастаясь:

— Вот в этом зале полтыщи человек может поместиться, а когда концерты устраиваются — стулья в зале ставят, совсем как театр он получается, да-да!.. И кинозал здесь есть такой же большой, и библиотека, и театральная студия, разные кружки самодеятельности, даже кройки и шитья, даже курсы молодых хозяек…

— Позволь, Саня, — неожиданно и точно смущаясь, проговорил Смоликов. — Хоть и в рабочих я, правда, ботинках, но они ведь у меня довольно чистые? Так?..

— Конечно, чистые! — сказал я.

— Ну-ну, дядь-Вань! — поторопила Санька, и я впервые увидел, что она умеет по-женски кокетливо, лукаво улыбаться.

— Ну-ну, дядь-Вань! — повторила Санька, подмигнула мне.

— Когда-то мне, Саня, приходилось танцевать… Много лет, правда, с той поры прошло, но не подведу я тебя, не беспокойся.

И Санька мгновенно стала снова обычной девчонкой, вопросительно и смущенно глянула на меня.

— Потанцуйте, пожалуйста, — согласился я.

— Сама хотела просить тебя об этом, дядь-Вань!

Смоликов стоял перед ней и ждал, опустив руки. После ее слов кивнул, ловким и вежливым движением взял ее за правую руку, другой прикоснулся к спине Саньки, легко и ловко повел ее. По залу разносились плавные и грустные звуки старинного вальса «На сопках Маньчжурии», голова Смоликова виднелась над всеми, танцевал он даже красиво. И лицо Саньки уже было самозабвенно-радостным. Движения Смоликова и Саньки получались удивительно согласованными, оба они будто чутко перекладывали в свои движения плывшую над залом грустно-задумчивую мелодию. На них оглядывались. Трудно нам все-таки приходится в этой командировке, если обычные танцы в клубе, да еще после рабочей смены, двадцатикилометрового пути по ухабистой дороге, способны доставлять нам радость.

Оркестр перестал играть, ко мне подошли Санька и Смоликов.

— Знаешь, Серега, а дядь-Вань просто классно танцует, уж никак не могла подумать! — удивленно и восхищенно выговорила Санька, блестя глазами, обернулась к нему: — И где ты только мог так научиться водить даму?!

Смоликов внешне безразлично осмотрел своими выпуклыми серо-голубыми глазами сначала людей, стоявших вокруг меня, потом задержался глазами на мне. И только после этого поглядел на Саньку:

— Ты проживи с мое, дочка, не только плясать жизнь научит. — Пояснил вежливо и неспешно: — Я ведь уж полвека прожил.

В зале стало тихо. На эстраду к микрофону вышла невысокая стройная девушка, модно одетая и причесанная. Весело и радушно улыбнулась, проговорила певуче:

— Я от лица всех девушек объявляю дамский танец!

Снова заиграл оркестр, свет притушили, из углов зала протянулись тонкие сиренево-синие лучи к вращающимся граненым зеркальным шарам. Они радужно засветились, по стенам зала и лицам людей заскользили веселые разноцветные зайчики. А я почему-то растерялся. Уже всех парней, что стояли рядом со мной, девушки пригласили танцевать. И к Смоликову подошла женщина лет сорока, сказала негромко:

— Вы уж простите меня…