Во имя человека

Снова у нас дымила и пищала лента феродо муфты сцепления, мы никак не могли выбрать хотя бы час, чтобы отрегулировать ее. Грелись подшипники коленчатого вала машины, их тоже было некогда перебрать. Если они расплавятся, кран вообще выйдет из строя. Я дал эскизы в механический цех строительства, по ним нам выточили бронзовые запасные вкладыши, но, чтобы переставить их и отрегулировать, надо было полсмены. Но хуже всего, что нам приходилось работать на одном инжекторе, гнавшем свежую воду в котел крана: конусы второго съела вода. Запасных конусов не было ни на одном из наших кранов. Я снова обратился к начальнику механического цеха Ване Пушкареву, но нужной марки стали для конусов у него не было. Пришлось позвонить в комитет комсомола строительства к Саше Костылеву, он нашел нужную нам сталь. Но геометрия конусов была очень сложной, а точность обработки их — высокой, механический цех портил одну заготовку за другой, мы же сидели, как на иголках: если наш последний инжектор выйдет из строя, придется гасить котел, спускать из него воду. Потом снова растапливать топку котла, заполнив его предварительно свежей водой, поднимать до нужного уровня давление пара в нем, — все это потребовало бы около двух суток. Вода подкачивалась инжектором в котел каждые полчаса, — вот весь резерв времени, который у нас имелся, если только инжектор откажет.

Эта продолжительная и напряженная работа в трудных условиях севера сказывалась и на здоровье нашей команды. Первой простудилась тетя Нюра: ей приходилось, разогревшись у плиты, часто выбегать на палубу за дровами или еще за чем-нибудь. Она как-то сказала мне:

— Хороший ты парнишечка, Сереженька, а только — ау: последняя это моя навигация: ищи себе нового шкипера!.. Чего ты кривишься, ты лучше рассуди: мне уже без двух годков шестьдесят, всю жизнь я на нашей матушке-реченьке! Дай ты мне перед закатом моего солнца хоть годок-другой покантоваться пенсионеркой. Или не заслужила я? То-то, сынок!

И Сашка Енин примолк, прекратились его обычные шуточки. И Санька не смеялась уже над ним. Заметно осунувшийся Миша Пирогов, улучив свободную минутку, садился рядом с топкой на кучу угля, штудировал свои учебники. Часто обращался ко мне с вопросами по математике и физике.

Смоликов, кажется, спал теперь поменьше, но был все таким же молчаливым и замкнутым. Как-то ночью, — мы с Ениным теперь работали в вечер или ночь, а Катя — только днем, — я проснулся оттого, что к привычному для меня шуму работавшего крана, покачиванию понтона, плеску воды о его борта, гудению северного дождя неожиданно примешался какой-то новый звук: точно жалобно скулил щенок. Зажег в кубрике свет, этот тревожно-непривычный звук тотчас пропал. Смоликов лежал на своей койке, закрывшись одеялом с головой, повернувшись к стене. Только выпиравшие бугром его плечо под одеялом мелко-мелко и неудержимо дрожало. Я встал, подошел к нему, положил руку на плечо. Оно дернулось, точно по телу Смоликова прошла конвульсия, и дрожь прекратилась.

— Что ты, Иван Иваныч?

Он полежал еще неподвижно, потом проговорил, чуть сдвинув одеяло с лица:

— Плохо мне, Серега…

— Тоже простудился, что ли?

Он с трудом и медленно, точно больной, повернулся на спину, глянул на меня странно мерцавшими, провалившимися глазами:

— Тоска, Серега.

— Фу ты, черт! — с облегчением проговорил я, стал закуривать.

— Тоска… — медленно повторил он, все так же странно мерцая глазами. — Отдохнуть бы мне надо, Серега.

— Фу ты, черт! — Я приглядывался к этому новому и чем-то неприятному мне выражению его глаз. — Какой же сейчас может быть отдых, Иван Иваныч? Потерпи уж еще недельки две, поднимемся в порт, возьмешь очередной отпуск, а то можешь и в межнавигационный, если пониженная зарплата тебя не пугает.

— Да мне, Серега, физический отдых не требуется, мне нервами отдохнуть надо.

Я догадался:

— В запой, что ли, уйти?

— Ну да, — просто ответил он. — Нервы-то на это время мне и отпустит.

— Вот, значит, почему ты после навигации регулярно…

— Ну да, — повторил он.

— Ведь, наверно, есть какое-нибудь лечение и кроме питья?

— А почему? — спокойно спросил он. — Во хмелю я — тихий, пью на свои, пью во время отпуска, а через месяц такого самостоятельного лечения, когда и через две недели, я снова человек на год.

— Вот что, Иван Иваныч! — вдруг решил я. — Крановщиком ты работать можешь, сам сколько раз видел, как уверенно ты держишься за рычаги. Попробуй, а?.. Тебе это было бы вроде трудотерапии. Ну, согласен?

— Да ведь у меня удостоверения крановщика нет, Серега, случись даже какая мелочь, тебя же засудят.

— Это уж мое дело, Иван Иваныч.

— Ну, если так — спасибо тебе, Серега! Я и сам сколько раз подумывал… Дай-ка и мне закурить…