Во имя человека

А Санька не только не стала ежевечерне убегать на танцы, как раньше, но и в повседневной своей работе на кране стала внимательней, сосредоточенней. Ни разу не вспомнила она ни про наш разговор на кране в день поездки на танцы, ни про случай в коридоре, ведущем к курительной комнате. Только однажды, когда я сидел за рычагами, сняв от жары шапку, Санька подошла ко мне сзади, ласково провела пальцами по волосам, спросила негромко:

— Чем же это они все-таки тебя?

Я обернулся, посмотрел ей в глаза:

— Говорил же я тебе…

— Ну-ну. — И улыбнулась вдруг мне, как старшая. — Хоть и молчание бывает не лучше, но лучше уж помолчи, чем врать мне, понял? — И отошла снова к топке котла.

В тех новых отношениях, которые вдруг возникли у меня с Катей точно сами собой, Санька вела себя по-взрослому умно: просто отстранилась, никак и ничем не мешая ни мне, ни Кате.

Как-то мы с Санькой сдали вчерашнюю смену Енину с Мишей, поужинали вчетвером: тетя Нюра теперь по вечерам лежала в своем кубрике, закрывшись с головой одеялом, лечилась от простуды и ревматизма. Катя вдруг подняла голову от стола, посмотрела прямо в глаза мне, сказала негромко:

— Мне, Серега, надо поговорить с тобой…

Смоликов тотчас поднялся из-за стола, у Саньки задрожал подбородок.

Выходя вслед за Катей, я обернулся. Смоликов внимательно глядел на меня.

Катя стояла в нашем общем кубрике у стола, одной рукой опираясь о него пальцами, второй ритмично и неспешно крутила конец растрепавшегося локона своих светлых волнистых волос. Молчала, неподвижно и пристально глядя своими голубыми глазами в пышных ресницах на черный иллюминатор.

Я сел за стол напротив. Хотел закурить и почему-то не мог решиться…

Эту привычку Кати крутить пальцами концы волос мы с Игнатом заметили сразу, как только она появилась у нас на кране. Странно было видеть этот совершенно детский жест у красивой и гордой девушки. Игнат спросил Катю тогда:

— Это ты чтобы в парикмахерскую лишний раз не ходить?

— Что? — Катя посмотрела на него, и ее лицо стало медленно краснеть. Отдернула руку от волос, смутилась еще сильнее, но сказала с вызовом:

— Ну, а если и так?!

— Прости, если обидел, — проговорил Игнат.

И сразу же мы с Игнатом увидели Катю другой, — по-детски незащищенной.

— Сама понимаю, что глупо, да от многих еще детских привычек никак не могу отделаться!

Тогда мы с Игнатом еще не знали, что Катя в ответ на шутку Игната сказала нам с ним о главном в своей жизни. Ее отец — профессор древней истории в нашем педагогическом институте, мать — никогда не работала, часто болеет. Помню, как тетя Нюра не могла понять, что заставило Катю пойти на эту нелегкую работу. Тетя Нюра сказала Кате:

— Дурочка ты, однако. Плохо ли под крылышком папеньки с маменькой? Выдали бы они тебя замуж за… достойного человека, всю жизнь каталась бы как сыр в масле! А тебя, чудика, эва куда занесло!

Катя внимательно и строго посмотрела тогда на тетю Нюру, на нас всех, ответила:

— Я уже, тетя Нюра, каталась, как сыр в масле, считаю, что хватит на мою долю, надо мне когда-то и нормально пожить! Вот как вы, как все другие живут.

Не только у тетя Нюры, у Саньки, даже у меня сначала было такое ощущение, что Катя — случайный человек на нашей работе. Клюнет ее разок жареный петух, что называется, и убежит она. Один Игнат, кажется, сразу все понял и как-то сказал мне:

— Жизнь — сложная штука, Серега. Ты вот погляди… Странно, конечно, что девочка из такой обеспеченной жизни сама пошла после школы не в институт, а на работу, да еще выбрав потруднее. А с другой стороны — что здесь странного? Ты вон хоть на себя самого оглянись, так?.. Смешно, конечно, сравнивать нашу Катю с теми дворянскими дочками, которые в прошлом веке уходили в народ. Параллель здесь неуместна. Просто приятно, когда молодой человек решает жить не захребетником, а как все, не оглядываясь на всякие разные шансы.

В ту первую навигацию у Кати многое не получалось, она часто нервничала, даже плакала… Люди у нас на кранах работают разные, некоторые безжалостно смеялись над ней, называли барынькой и белоручкой.

А Катя работала, сжав зубы, перемогаясь.

После навигации ушла в отпуск, тетя Нюра усмехнулась:

— Похоже, не увидим мы больше нашей голубушки.

Но Катя вернулась из отпуска снова в порт, стала работать на ремонте и монтаже кранов. Она окрепла физически, уже не обижалась по пустякам, не плакала. И мы все как-то неожиданно стали уважать ее. Особенно, когда Катя пошла и в следующую навигацию. Та нее тетя Нюра только и сказала:

— По-разному, конечно, жизнь у людей складывается…

Игнат вздохнул тогда:

— И дальше еще, конечно, будет из Соколовой Катя-Мурочка выскакивать временами, да уж теперь пореже и не так нахально.

Я ответил ему:

— Твоя, Игнат, заслуга, ты помог Кате и выйти на самостоятельную дорогу, и зашагать по ней.

— Ну-ну, Серега…

Вот именно тогда, наверное, и только глазами мы с Игнатом и сказали друг другу о наших отношениях к Кате.

— Я позвала тебя, Серега, — начала наконец-то, Катя, — чтобы, во-первых, попросить у тебя прощения, да-да! А ты закури, закури, я же вижу, что хочешь.