Во имя человека

Я глупо кивнул ей, поспешно и жадно закурил.

— За то просить прощения, — повторила она, — что обидела тебя подозрением… ну, расчет Игната! Да и за то, вообще, как вела себя все эти дни по отношению к тебе! И поблагодарить тебя хочу. Если бы не ты, кто его знает, чтобы учудила… Сама, конечно, выбрала этот путь, которым иду, но не все еще, Серега, получается у меня. А свернуть с этого пути я уже не могу!.. Может, и свернула бы, да часто мне моя маменька на ум приходит, понимаешь ли. — Она медленно и презрительно усмехнулась: — Мой отец — настоящий ученый, по призванию ученый, а не из-за степени и денег. Но он мог бы сделать в своей жизни значительно больше, будь у него другая жена. Плохо, что я о матери так говорю?.. Ты думаешь, моя мама — больная? Нет: просто распущенность и нервы, мягкость отца — без памяти он любит ее, привык жить под ее каблуком. Ну, а оправдаться как-то надо, если непрерывно гостишь в жизни, вот и напридумывала маменька себе болезней, понимаешь ли…

— Да ты сядь, Катя.

— А?.. Да-да. — Она села, снова стала крутить пальцами локон, выговорила медленно, почти по складам: — А тут еще — это горе с Игнатом! Ну, за что меня так бьет жизнь, Серега?! — Она опять долго молчала, вздохнула глубоко: — А я, наверное, пошла в отца, однолюбка. Поэтому очень я прошу тебя, Серега, постарайся забыть, что любишь меня, а?.. А то ведь во мне мамочкиного еще много осталось: могу не выдержать, выйти за тебя замуж по расчету, а потом ты и будешь мучиться со мной всю жизнь, как мой отец с маменькой. Кому нужна такая семья?

— Что ты, Катя!

— Ну, понял наконец-то?! А ведь как человек — ты не хуже Игната. Игнат был красивее тебя, да ведь для любви красота — не самое главное, понимаешь ли. Попроси вон меня описать лицо Игната, я и не сумею, хоть оно и сейчас видится мне. Разным оно бывало у Игната, разным и всегда моим — любимым, родным. Было и есть, всегда для меня будет! Поэтому очень прошу тебя, Серега: будь добр, погаси в себе это отношение ко мне. А в порт вернемся, я переведусь на другой кран.

— Хорошо… Постараюсь…

— Ну, а теперь второе, зачем я тебя и вызвала. После смерти Игната я была как в чаду, сам видел. Потом постепенно стала понимать, что к чему. — Вдруг она поднялась, шагнула к двери, рывком распахнула ее: в коридоре никого не было. Катя вернулась, плотно прикрыв дверь, снова села. — Зря, выходит, погрешила, думала, Санька подслушивает. Вот на ком тебе, Серега, надо жениться, уж поверь мне.

— Да я сам знаю, что Санька хорошая.

— Послушай еще два слова. Я так решила: если сейчас убийца Игната не обнаружится, останусь на строительстве комбината. Тем более что я, может, единственная, кто его в лицо знает.

— В лицо?

— Да. Погоди. Были мы с Игнатом в поселке, ждали попутную машину. Вдруг к Игнату подходит невысокий щупленький мужчина лет пятидесяти. Здоровается с ним, спрашивает так это елейно: «Не узнаешь, Игнаша?» Игнат отвечает: «Что ты, папа, я тебя на всю жизнь запомнил!»

— Папа?

— Потом мне Игнат сказал, кличка у Воронова такая, из-за него Игнат в тюрьму угодил.

— А почему Игнат мне ничего не сказал?

— Да это всего за два дня до его смерти и было. И ведь из-за меня у вас с Игнатом отношения не всегда нормальными были, так?.. Нет-нет, еще два слова, Серега. «Папа» попросил меня отойти, дать им с Игнатом поговорить, но Игнат сказал ему, что от меня у него секретов нет. Тогда Воронов прищурился, и я увидела, что над левой бровью у него маленький шрам. Потом извинился, вежливо попрощался: «Так я и думал, Игнаша, что ты окончательно перекуешься. Зря, выходит, побеспокоил и тебя, и твою даму. Ну, извините. И, конечно, ни ты, ни твоя дама меня сейчас не видали, иначе, Игнаша, ты меня знаешь!..» И пошел себе.

— Извини, Катя, мне не верится, чтобы Игнат…

— У нас с Игнатом в день его гибели был разговор. Мы решили, что отработает Игнат ночную смену, а наутро я попрошу тебя поработать за меня, а мы с Игнатом — в поселок строителей, в милицию. Только Папаша, выходит, опередил нас. Он человек опытный, Игнат говорил, даже с высшим образованием, когда-то инженером работал, понимаешь ли.

— Что ж ты все эти двенадцать дней молчала?

— Не до этого мне было, Серега: я сама решала, стоит ли мне без Игната жить.

12

Ночь Енин с Пироговым отработали нормально. Только раза два или три я просыпался оттого, что привычный слуху рабочий шум крана нарушался. Просыпался и несколько секунд лежал неподвижно, гадая: лента феродо, вкладыши подшипников машины или инжектор?.. Но каждый раз через несколько секунд работа крана восстанавливалась, я тотчас засыпал снова.

В одно из таких пробуждений заметил, что Смоликов курит.

— Чего ж не спишь? — спросил я.

Он слегка улыбнулся:

— Ты, Серега, с краном, как баба с малым дитем: сама вроде и спит, а чуть ребеночек в своей кроватке пошевелится или вздохнет не так, она и открывает глаза.

— Надо же как-то нам доработать, Иван Иваныч…

— Что и говорить! — вздохнул он.