Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Хотя время пребывания в тюрьме нанесло папе травму, изменило его жизнь, превратило его в призрак самого себя прежнего, тем не менее он воспрянул духом, получив возможность проводить дни с мамой. Она тоже была вне себя от радости вновь обрести общество мужа и быстро вошла в свою по-матерински заботливую роль, однако вскоре ей пришлось смириться с тем, что он будет проводить бо́льшую часть времени в телефонных разговорах с Нью-Йорком и Италией. В мае 1987 года ему исполнялось восемьдесят два года. Маме — пятьдесят. За почти тридцать лет, проведенных вместе, они прошли через множество потрясений, гораздо больше, чем выпадает на долю обычных пар, и их путь был далеко не гладким. На протяжении всей жизни я была свидетельницей их взаимопонимания и часто задавалась вопросом, что́ поддерживает отца вопреки сдерживающим обстоятельствам и непростым судьбам моих родителей.

Однако, как ни странно, с момента освобождения из тюрьмы их отношения претерпели изменения. Отец стал более уязвимым и зависимым от моей матери. Он по-прежнему считал делом своей жизни компанию, однако стал более открыто проявлять свои чувства и отправлялся искать ее, если она пропадала из зоны его видимости, желая найти и непременно положить ей руку на плечо, как в игре в салочки. Он явно нуждался в ней, как никогда прежде, и она понимала, что должна быть сильной ради него. Эта перемена ролей меня печалила, и я боялась, что ничто уже не вернется в прежнее русло.

Их мирный союз во Флориде закончился только тогда, когда завершился период его условно-досрочного освобождения и ему вернули паспорт. После такого стрессового года мама была рада, что теперь они могут свободно ездить, куда захотят, и возобновить нормальную жизнь. Отец с нетерпением ждал возможности вернуться в привычный ритм жизни — ему предстояло лететь сначала в Нью-Йорк, а потом — во Флоренцию, повидать сыновей и встретиться с командой адвокатов, чтобы снова поставить компанию на рельсы. Мама собиралась использовать это время в Италии, чтобы узнать новости в Риме и немного отдохнуть.

А потом случилось нечто удивительное, о чем мой отец узнал, еще находясь в Палм-Бич. Вооруженные сотрудники Guardia di Finanza[88] попытались арестовать Маурицио в Милане, но кто-то из верных служащих вовремя предупредил его, позволив бежать через границу в Швейцарию. Поразительно, но действия налоговиков были связаны не с акциями Родольфо, а с местью Паоло. Мой брат отомстил Маурицио за двуличное отношение, проинформировав налоговые власти о том, что кузен купил 60-летнюю Creole, самую большую деревянную парусную яхту в мире, за которую расплатился путем нелегального перевода средств. Маурицио, пустившийся в бега, оказался теперь в крайне неустойчивом положении, поэтому папа и другие мои братья спешно обратились в Высший суд Нью-Йорка, подав прошение о роспуске Gucci America в связи с грубым нарушением в управленческой деятельности компании.

Эта юридическая потасовка, происходившая через Атлантику, привела к тому, что мировой судья во Флоренции положил ей конец. В интересах держателей акций он назначил одного профессора экономики в качестве внешнего управляющего итальянским отделением компании, что вызвало появление в прессе заголовков типа «Сможет ли посторонний влезть в туфли Альдо Гуччи?» Мой отец был безутешен из-за того, что власть была передана совершенно постороннему человеку — он не ожидал, что такое может произойти при его жизни. Его последняя надежда — убедить суд США распустить Gucci America. Исход казался многообещающим, пока Паоло снова все не испортил.

— Ваш сын продал свои акции анонимной третьей стороне, — сообщили отцу его советники.

— Что?! — недоверчиво переспросил папа. — Кому?

— Мы пока не знаем.

Как вскоре выяснилось, Маурицио тайно вел переговоры с компанией Investcorp, зарегистрированной в Бахрейне, той самой, которая в 1984 году приобрела дизайнерский дом Тиффани. Затем он обманом вынудил Паоло передать ему контрольный пакет. Продажа компании фигурировала на переговорах под кодовым названием «проект „Седло“» — своеобразное напоминание о «верховой» теме дома Гуччи. Опасаясь худшего, поверенные моего отца оспорили сделку, но судья не проявил сочувствия и заявил им:

— Все очень просто — вам нанесли удар в спину.

Все было кончено. Двух других моих братьев тоже убедили продать свои доли, и это означало, что переход компании в руки иностранцев с Маурицио у руля, которому не помешал никто из семьи, — лишь вопрос времени.