Во имя Гуччи. Мемуары дочери

К марту 1988 года сделка состоялась. Без всяких предварительных консультаций, даже не сказав ничего папе, Джорджо и Роберто продали свои акции, которые были вручены им навечно, чтобы сохранить непрерывность семейного бизнеса. Мой отец никогда не предназначал их для продажи с целью наживы, не ожидал он и того, что его дети откажут собственным детям в возможности занять их места в компании, которую он создавал ради них всех. Мои братья утверждали, что предложение, поступившее от Investcorp, было слишком щедрым, чтобы устоять, и, кроме того, их предупредили: в противном случае акции могут резко упасть в цене. Им нужно было думать о собственных семьях, добавили братья, и они больше не могли тягаться с Маурицио.

Папа был сокрушен. Пусть тюрьма оставалась худшим из всего, что случилось с ним, но он даже представить не мог, что его сыновья повернутся к нему спиной. Какие еще испытания приготовила ему судьба?

— Все, с меня хватит, — сказал он маме. — È finita[89], — и с пронзительной болью в голосе добавил: — Если бы не ты и Патрисия, думаю, мне пришлось бы застрелиться.

Совершенно убитый, он полетел в Италию вместе с моей матерью. На сердце у него было тяжело. Вскоре после того, как они вернулись в Рим, едва ли не первое, что она сделала — поспешила в банк и забрала из ячейки акции и деньги, которые он доверил ей перед оглашением приговора. Радуясь, что избавилась от этой ответственности, со вздохом облегчения она вернула ему этот пакет.

— Я так и знал! — воскликнул он, благодарно сияя. — Ты — единственный человек на свете, которому можно по-настоящему доверять.

Пусть GUCCI перестала быть той компанией, которую строил мой отец, у него по-прежнему оставался драгоценный пакет акций — 16,7 процента, и это, по крайней мере, позволяло чувствовать, что ему принадлежит кусок империи, которую он построил. Нет, не все потеряно! С тех времен, когда он мальчишкой доставлял покупки клиентам, разъезжая на велосипеде по неровным мостовым Флоренции, он работал ради успеха семейного бизнеса. Более семидесяти лет он был всецело предан компании. Ничего иного он не знал, и для него не существовало никакого запасного плана.

Несмотря на то что моя мать терпеливо ждала его «за кулисами» и нам обеим в минувшие годы всегда не хватало его присутствия, мы знали, что жизнь в нем поддерживается непрерывной работой в бизнесе. Я сама бывала свидетельницей того, как он постоянно сражался, не сдаваясь без боя, и теперь гадала, каким будет его следующий шаг.

Когда отец узнал, что с ним хочет повидаться его старый друг, он поначалу обрадовался. Это был Северин Вундерман, урожденный бельгиец, переживший Холокост, часовых дел мастер, которому папа помог в 1970-х сделать состояние. Теперь Вундерман входил в совет директоров GUCCI, и отец надеялся, что он, возможно, сумеет повлиять на Маурицио, чтобы тот позволил папе как минимум остаться акционером.

Папа попросил меня присоединиться к ним, когда я открыла дверь, чтобы впустить Вундермана. Он показался мне достаточно дружелюбным. Однако не прошло и нескольких минут после его прихода, когда отец осознал, что это не просто светский визит. Как только мы уселись за кофейный столик, Вундерман прервал речь моего отца, говорившего о своем представлении будущности компании.

— Да ладно, Альдо, хватит уже за это цепляться! — сказал он с улыбкой, натянувшей желтоватую кожу на его костлявом лице. — У тебя за плечами великие достижения! Так теперь трать денежки и наслаждайся жизнью!

Лицо отца застыло, и я почувствовала мгновенную перемену в его настроении. Он в упор смотрел на Вундермана, который продолжал пытаться задействовать любые рычаги, только бы убедить отца продать свои последние акции. Поскольку я знала, сколько отец сделал для этого человека за минувшие годы, у меня мороз пошел по коже. Вундерман, похоже, совершенно упустил из виду тот факт, что с отцом безобразно поступили члены его собственной семьи.

Папино выражение лица стало отчужденным, и я поняла, что встреча на этом окончена. Как только Вундерман ушел, папа откинулся на спинку кресла, физически ощутив опустошенность. Его гость непреднамеренно добился именно того, зачем был послан, ибо теперь стало до боли очевидно, что у моего отца не осталось ни одного союзника. Собравшись с силами, он гневно рыкнул:

— Продать, говорит он! Да это меня самого продали! Все они повернулись ко мне спиной! Даже Северин!

В этот момент папа больше не хотел иметь ничего общего с GUCCI. Решено, он продаст акции!

— Теперь ты и Бруна — вот что для меня главное, — сказал он.