Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Вернувшись в Рим, отец продолжил лечение и настоял, чтобы за ним ухаживала мама, а не предоставленная в его распоряжение медсестра. Он настолько безгранично доверял матери, что она шутила: «Если бы я велела ему есть землю с оливковым маслом, думаю, он бы послушался!» Его Бруникки заботилась обо всем — следила и за диетой, и за сном. Какое-то время ее уход помогал, и он хорошо переносил терапию.

Когда год клонился к закату и папа еще достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы путешествовать, мы решили провести традиционное Рождество дома в Беркшире, в доме, который он всегда любил. Мне также не терпелось показать им, как я вдохнула новую жизнь в наш старый дом. Наполненный тихой фоновой музыкой, с Александрой, которая сидела перед телевизором и смотрела мультики, он больше не напоминал мавзолей, как было когда-то.

За неделю до Рождества приехали babbo и nonna, и Александра была вне себя от волнения. Она стремглав бросилась к дедушке, стоило ему переступить порог, и он наклонился и погладил ее по голове, как когда-то ласкал меня, а потом затеял игру, в которую они всегда играли вместе. «C’ho una cosina!»[91] — говорил он, потом доставал какую-нибудь сладость или игрушку из кармана, держа ее так, чтобы внучка не могла сразу схватить, и заливисто хохотал. Этот маленький ритуал — одно из самых любимых воспоминаний Александры о нем.

Казалось, папа был очень счастлив. Как всегда повторяла мама, «у твоего отца было три страсти: еда, сады и женщины. И я сказала бы, что из этих трех вещей он больше всего любил возиться в саду». В Беркшире у него были все три удовольствия разом, так что, пока мама готовила ужин, он бродил по нашим землям, как в былые времена, любуясь розами и приморскими соснами, которые посадил много лет назад. На моей прежней детской площадке теперь были размещены в стратегически важных местах статуи работы Эмилио Греко, одного из его любимых художников. Отец говорил, что их округлые формы напоминают ему о моей матери, и всегда с большой гордостью полировал каждый изгиб, веселя всех окружающих.

Трапезы проходили весело, поскольку отец заручался нашей с Сантино и Александрой помощью как сообщников, чтобы тайком полакомиться блюдами, которыми мама больше не разрешала ему наслаждаться. Она, разумеется, знала о его проделках и играла на публику: качала головой или грозила пальцем всякий раз, заметив, что он отщипнул кусочек сыра или жирную корочку с запеченной курицы. Мы хихикали, когда он притворялся пристыженным, и стоило матери отвернуться, как Александра просила повторить этот номер.

— Еще, Баббо! — восклицала она снова и снова.

У всех было настоящее рождественское настроение, но тут вмешалась судьба. Мама получила известие о том, что взломщики попытались проникнуть в ее римскую квартиру, поэтому она поспешила в Рим, чтобы убедиться, что ничего не пропало, обещая вернуться через пару дней. Хотя грабители так и не проникли внутрь, они сильно повредили дверь, и она чувствовала бы себя неуютно, оставив все как есть. Папе невыносимо было расставаться с ней, так что он тоже решил лететь в Италию, и в результате мы встретили Рождество втроем.

Мама всегда говорила, что ничто не происходит без причины, и когда через пару дней после возвращения в Рим здоровье отца внезапно стало стремительно ухудшаться, она сочла, что так было уготовано судьбой. Его госпитализировали в клинику Вилла Фламинья, где дальнейшие исследования показали, что рак уже охватил печень и поджелудочную железу. Песочные часы снова были перевернуты.

Не в состоянии разобраться в том, что мама пыталась сказать мне сквозь рыдания по телефону, я сама позвонила врачам, чтобы задать тот вопрос, который боялась задавать она:

— Сколько?

— Один-два месяца. Если повезет — три.

Этот ответ заставил меня прикрыть ладонью живот в непроизвольном защитном жесте. До предполагаемой даты родов мне оставалось всего семь недель, и я уже забронировала место в лондонской Портлендской больнице, собираясь в середине февраля родить вторую дочь. Авиакомпании, как правило, отказывались перевозить женщин на последнем сроке беременности, а после тридцати шести недель отказ становился категорическим, так что мне нужно было действовать быстро. Отказавшись от плана рожать в Англии, 14 января я вылетела в Рим вместе с Сантино, Александрой и ее няней, чтобы быть рядом с отцом и провести с ним все время, которое нам осталось.

По прибытии я нашла маму в ее собственном маленьком мирке: она словно обладала каким-то интуитивным знанием о ситуации, которым не поделилась со мной. В то первое утро я подождала, пока она закончит причесываться и наносить макияж, а потом мы поехали навестить папу. Как всегда, ее внешность была выше всяческих похвал, но ни помада, ни румяна не могли скрыть ее внутренней опустошенности.