Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Хотя папа никогда не был склонен к показной роскоши, он зарезервировал модель темно-синего цвета для себя, держал ее в Палм-Бич и ездил на ней в магазин на Уорт-авеню и обратно. Мама считала ее слишком кричащей и отказывалась приближаться к ней, предпочитая водить свою небесно-голубую «Севилью», которую парковала рядом с отцовской машиной в нашем гараже.

Примерно в это время отец решил подарить по 3,3 процента своей половинной доли в компании каждому из сыновей, будучи уверен, что они в любом случае поддержат его в совете директоров. Мой брат Паоло особенно выиграл от этой сделки, поскольку кончина дяди Васко означала, что он также приобрел контроль над главной фабрикой во Флоренции и теперь имел значительный вес в семейном бизнесе.

Вероятно, по случаю этой новой договоренности, а может быть, просто потому, что счел момент подходящим, папа решил попросить сыновей собраться на особую встречу.

— Вам пора познакомиться со своей младшей сестрой, — сказал он им. — Патриция — часть нашей семьи, и она очень хочет с вами встретиться!

Я ждала этого судьбоносного дня очень долго, но не отваживалась спросить, почему его понадобилось дожидаться столько времени. Кроме того, мои мысли были заняты обустройством новой жизни. Я совершенно не нервничала, зато мама была встревожена не на шутку и превзошла саму себя, стараясь, чтобы я выглядела сногсшибательно. Мои джинсы и футболка были отметены, их заменили темно-синей плиссированной юбкой и блузкой с цветочным принтом. Волосы были завиты пышными локонами. Когда отец приехал за мной, она напоследок придирчиво осмотрела меня и объявила:

— Sei perfetta![56]

Во время двухчасовой поездки на север, целью которой был Скандиччи — нерв компании, — мой отец рассказывал о зарождении семейного бизнеса во Флоренции и его становлении. Когда мы приблизились к парковке, он указал на длинное двухэтажное здание и сказал:

— Вот здесь — начало всему.

Как и всегда, находясь рядом с папой, я не могла не заметить, как люди вели себя в его присутствии. От охранника, который пропустил нас в ворота, до улыбчивой девушки в приемной, все обращались к il capo — боссу — с выражением крайнего почтения. Успокаивающе положив руку мне на плечо, он вел меня из одного помещения в другое, и все они были заполнены мастерами, одетыми в униформу и безмолвно работавшими на швейных машинах. Здание насквозь пропиталось характерным «кожаным» запахом, и в нем до самого потолка возвышались пирамиды выделанных кож и огромные рулоны тканей. Это меня просто загипнотизировало.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, в светлый и просторный кабинет, где эскизы изделий висели на стенах и были разбросаны по всей комнате. Я была настолько заворожена разнообразием дизайнов, что едва не забыла причину, по которой мы сюда приехали. Но вот отец пригласил меня сесть рядом с ним у огромного стола посреди комнаты, напротив двери. Тогда-то у меня сдали нервы. И вдруг раздался стук в дверь, и отец крикнул:

— Avanti![57]

Когда мой взгляд упал на братьев, с которыми мне так не терпелось встретиться, я была чуточку разочарована. Моя натянутая улыбка, должно быть, ясно об этом говорила: они выглядели почти такими же старыми, как и мой отец. В своих фантазиях я создавала образы красивых, энергичных братьев, а не обычных с виду мужчин средних лет. Папа откинулся на спинку кресла и наблюдал за нами, точно режиссер пьесы, чьи персонажи выходили на сцену. Наверное, папа, вечный оптимист, полагал: коль скоро он хочет, чтобы мы поладили, значит, именно так все и будет.

Мужчины, которые один за другим появились передо мной, очень отличались друг от друга. Сорокашестилетний Джорджо вошел первым и расцеловал меня в щеки, неловко произнеся: «Чао, Патрисия». Он был «мамин сын», и его нервная, запинающаяся речь навела меня на мысль, что он довольно беззащитен и его легко запугать. Он являл собой резкий контраст с Паоло, который был младше его на три года. Этот распахнул дверь настежь и влетел в комнату, точно пушечное ядро. Обняв меня и расцеловав быстрыми поцелуями сквозь проволочные усы, почти облысевший средний папин сын воскликнул с сильным тосканским акцентом:

— Ciao, sorellina![58] Как я рад, наконец, познакомиться с тобой!

Мне почудилось в нем нечто маниакальное и театральное, он был явно многословным и открытым. Мне Паоло понравился из них больше всех.

Затем легким шагом вошел Роберто, и я внезапно почувствовала себя так, словно мне предстояло собеседование по поводу приема на работу. Младший в семье, в тот момент 42-летний, он был холоден и отчужден. Едва коснувшись каждой из моих щек губами, он уселся, прикурил сигарету и принялся допрашивать меня весьма пренебрежительным тоном:

— Тебе нравится жить в Риме? Что ты изучаешь? Как у тебя с итальянским?