Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Чтобы приободрить ее и заверить в своей неувядающей любви, он часто брал ее с собой в поездки. Папа любил похвастаться ею и всегда упивался восхищенными взглядами, устремленными на нее. Моя мать была красавицей и даже теперь выглядит моложе большинства своих сверстниц. Однако из-за неуверенности в себе ей так и не удалось стать такой спутницей, которая свободно общалась бы в деловых кругах отца. Она знала, что ему порой хочется, чтобы она прикладывала больше усилий; в одну из поездок, когда им предстояло провести вместе Рождество в Нью-Йорке, она купила новые наряды и решила быть более общительной. Папа взял ее на встречу с моим кузеном Маурицио, чья жена потом время от времени стала навещать ее, хотя у этих двух женщин было мало общего. Когда Патриция пригласила маму на коктейль-вечеринку в отеле «Сент-Реджис» (мой отец в тот момент был в отъезде), мама согласилась.

— Там будут такие люди, с которыми ты просто обязана познакомиться! — уверяла Патриция. Одной из «таких людей» была женщина в возрасте за шестьдесят, которая работала в отделе связей с VIP-клиентами фирмы GUCCI. Ее звали Лина Росселлини, она была невесткой кинорежиссера Роберто Росселлини. Лина сразу же понравилась моей матери. Теплая и открытая, она была легкой собеседницей, и мама инстинктивно поняла, что они могут стать подругами.

В середине вечера Патриция, разодетая, как персонаж из «Династии», телесериала 1980-х годов, присоединилась к их беседе. Как только в разговоре возникла пауза, она вдруг заявила:

— Ой, Лина, ты просто обязана рассказать Бруне то, что слышала на днях!

Мама мгновенно ощутила неловкость Лины, когда та покачала головой и изобразила непонимание.

Патриция не унималась:

— Ой, ну ты же знаешь, — об этой последней любовнице Альдо, — и она назвала имя той женщины, а потом обратилась к маме: — Он только что купил ей квартиру и дарит дорогие картины. Похоже, ради нее он готов на что угодно!

Имя той женщины ничего не говорило моей матери, но сердце ее застыло. Решив во что бы то ни стало не терять самообладания, она выдавила из себя улыбку, в то время как Лина торопливо выпалила:

— Н-нет, Патриция! Что это ты такое говоришь?!

Жена Маурицио цепко вгляделась в лицо моей матери, прежде чем произнесла притворно извиняющимся тоном:

— Ой, Бруна! Извини меня, пожалуйста! Неужели ты не знала?

— Пустые сплетни! — отрезала моя мать и торопливо пошла прочь. Лина поспешила за ней, пытаясь уверить ее, что у этих слухов нет никаких оснований, но моя мать услышала достаточно. Она забрала в гардеробе пальто и уехала домой одна, чтобы собраться с мыслями. Где же она слышала имя этой женщины? Оно казалось ей смутно знакомым. И тут она внезапно вспомнила: я упоминала его в тот вечер, когда ездила ужинать с папой без мамы. Это был момент, когда он представил свою amante своей дочери, осознала мама. Он ни при каких обстоятельствах не сделал бы этого, если бы не потерял головы — а может быть, и сердца.

Мама была вне себя. Тот вечер стал для нее глубоким потрясением. Ее одолевали пароксизмы тревоги, она не знала, что делать. Однако когда отец пару дней спустя вернулся в Манхэттен, он не уловил никаких признаков того, что́ она узнала в его отсутствие. Хотя эта новость убивала ее, она решила не портить нам рождественские каникулы, приступая к отцу с расспросами. Вместо этого она превратилась, по ее собственному выражению, в «тигрицу», активно занимаясь поисками подробных сведений в последовавшие месяцы. «Я была как мазохистка, — говорила мама. — Пустилась на поиски информации, которая больно ранила меня, а потом упивалась ею. Иногда мне казалось, что я, пожалуй, наслаждалась этой болью. Я даже вела дневник, чтобы выплеснуть чувства на бумагу. И хранила все эти глубоко запрятанные тайны — с каждым днем все больше тайн».

Ничто из тех сведений, которые она собрала в ходе своей детективной работы, не умерило ее страхов. Во время поездки в Палм-Бич она стала рыться в задней части платяного шкафа и обнаружила там фотографии этой женщины — неопровержимое доказательство того, что отец привозил ее в их дом на берегу и почти наверняка занимался любовью в их постели. И все же мама продолжала держать язык за зубами.

А тем временем эта новая любовница отца бесстыдно появлялась с ним на публике, поэтому до ушей моей матери доходило все больше и больше сплетен.

Молодая, сексапильная, светская, эта женщина обладала всем тем, чего не было у мамы. Исходившая от нее угроза была реальной.

Настал день, когда мама больше не могла молчать. Я находилась в кухне нашей римской квартиры. В тот вечер отец пришел домой, не подозревая о надвигающейся буре. Как обычно, он пошел умыться перед ужином, но мама последовала за ним в ванную и выпалила:

— У тебя есть любовница!

Он застыл.