Во имя Гуччи. Мемуары дочери

В то время, как я занималась поисками себя в горах над Женевским озером, мой отец продолжал летать по земному шару в качестве так называемого гуру Гуччи. Он не выказывал никаких признаков торможения и, казалось, попросту был не способен ослабить контроль над чем бы то ни было — от дизайна новых магазинов до очередной рекламной кампании. В рамках непрерывной экспансии бизнеса он заключал новые выгодные лицензионные контракты, в том числе на новую линию готовой одежды от моего брата Паоло. Затем запустил в производство собственный именной аромат. Страницы прессы с рекламой Il Mio Profumo были отмечены папиным автографом поверх полоски: «Вдохновлено любимыми женщинами и им же посвящается».

Отец также запустил в производство первые наручные часы Gucci — Model 2000, многомиллионные продажи которых удостоились статьи в Книге рекордов Гиннесса.

Этот проект ему предложили в Нью-Йорке. Урожденный бельгиец, профессиональный менеджер по продажам Северин Вундерман однажды позвонил в офис компании GUCCI и очень удивился, когда мой отец взял трубку и сразу согласился принять его. Северин был евреем, пережившим Холокост. Приехав в офис, он посвятил папу в историю своих злоключений. Эмигрировав в конце войны в Калифорнию, он работал на французскую часовую фирму, которая пыталась пробиться на американский рынок. Вундерман утверждал, что времена нынче тяжелые и он не может платить за квартиру, поэтому готов договориться о сделке, в которой наручные часы под маркой GUCCI производились бы его компанией по лицензии. Отметив взглядом поношенные туфли и обтрепавшиеся манжеты своего собеседника, мой отец сжалился и разместил у него огромный заказ. Когда компания, в которой работал Северин, не сумела угнаться за растущим спросом, папа выписал ему чек на крупную сумму, чтобы тот мог открыть собственную компанию. Впоследствии выручка от продажи наручных часов GUCCI ежегодно давала лицензионное вознаграждение на сумму 150 миллионов долларов, в то время как компания, созданная Вундерманом, выросла и стала приносить чистый доход в 500 миллионов в год, гарантируя, что ее владельцу больше никогда не придется беспокоиться насчет арендной платы за квартиру.

Отцовский бизнес работал как часы, и по его корпоративной лестнице поднимался человек, который, казалось, так же страстно относился к делу, как и сам отец. Неожиданно этим человеком оказался не один из моих братьев. Хотя у Паоло имелось чувство стиля и честолюбие, а Джорджо с Роберто тихонько делали свое дело, оставаясь «за кулисами», похоже, именно мой кузен Маурицио унаследовал деловую хватку семьи Гуччи. Этот молодой претендент на главную роль процветал как подмастерье при моем отце на протяжении семи лет, и хотя признавал, что мой отец был «человеком-торнадо», который мог наорать на любого сотрудника, осмелившегося взять выходной, он также был скор и на похвалу за мужество и смелое ви́дение. «С Альдо не живешь, а выживаешь, — говаривал Маурицио. — Если он выкладывается на сто процентов, ты должен выложиться на сто пятьдесят… От своего дяди я узнал все, что знаю о бизнесе и рынке».

Паоло, должно быть, завидовал отношениям Маурицио с папой, поскольку постоянно вступал в столкновения с управляющими компании в связи с собственными планами привлечения более молодых покупателей. Он задумал создать новую компанию — Gucci Plus, которая финансировалась бы внешними инвесторами. Мой отец и дядя Родольфо даже слышать об этом не желали, и их возражения приводили его в ярость. Паоло обвинял их в «средневековых» методах и втайне решил все равно реализовать свой проект, будучи уверен, что папа в итоге его поддержит.

Никто из них тогда не осознавал последствий, но это было началом конца GUCCI как семейного бизнеса.

Отправив меня в школу в Швейцарии, мама, вполне возможно, избавилась от возникшего между нами конфликта, но теперь осталась одна в Риме, в еще большем одиночестве. Меня не было рядом в тот вечер, когда она почувствовала, что собрала достаточно доказательств против отца, чтобы снова призвать его к ответу. Однажды вечером она выждала, пока он устроится поудобнее после ужина, и перешла в наступление. На этот раз не было криков и швыряния предметами. Папа сидел в молчании, пока она выкладывала перед ним досье его проступков, дополненное датами, названиями мест и точными указаниями времени. В нем были детализированы буквально каждая поездка, каждый номер в отеле, каждый подарок, который он покупал своей любовнице.

«Он сидел, неподвижно застывший, безмолвный, словно сфинкс, — рассказывала мама. — А потом спросил: „Но кто тебе рассказал?“ На его челюсти непроизвольно подергивалась мышца. Он встал, потянулся за пиджаком и так же молча вышел из дома».