Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Затаив дыхание, она наблюдала за его уходом, опасаясь, что может больше никогда его не увидеть. Однако по-прежнему упрямо была намерена выбить из него признание, ее безжалостное преследование не знало никаких преград, и она продолжала досаждать ему, требуя правды:

— Альдо, признай это! Скажи мне, что это правда!

После более чем двух лет ее постоянных приставаний отец почувствовал, что ему просто необходимо отдохнуть. В 1978 году он в одиночку улетел в Палм-Бич, чтобы обрести хоть немного мира и покоя. Но однажды в два часа ночи его разбудил телефонный звонок, и моя мать прорыдала в трубку, что ее терзают демоны, живущие в ее мыслях. Она снова и снова всхлипывала, твердя сквозь слезы, что он должен сказать ей правду.

Наконец отец сломался:

— Basta, Бруна! Si, si. E’tutto vero. Все это правда! — выкрикнул он. — Я признаю́ всё. Теперь тебе лучше? Ты удовлетворена?

Последовало гнетущее молчание. Он ждал ее ответа, но из трубки не доносилось ни звука. Уже чуть осторожнее он позвал ее по имени. Теперь настала его очередь опасаться, что он зашел слишком далеко.

— Бруна?.. Бруна? — звал он до тех пор, пока в трубке не послышались гудки.

Они в одно мгновение поменялись ролями. Услышав признание отца, моя мать получила то, чего хотела, но ощущение у нее было такое, будто ее ударили кулаком в живот. Вот он и настал — момент, которого она страшилась многие годы. Она была убеждена, что теперь мой отец для нее потерян, и мы оказались совершенно одни, не имея никаких законных прав. «Я была парализована. Застыла на кровати, точно мраморная статуя», — рассказывала она.

Как в тумане, она потянулась к телефону и набрала номер своего гуру в Лондоне, который знала наизусть. Она сознавала тщетность этой попытки, поскольку он редко брал трубку, предпочитая, чтобы ему оставляли сообщения. Но, должно быть, в тот день судьба была на ее стороне, поскольку Сари Нанди ответил ей. Едва услышав его голос, она сорвалась в истерику и рассказала ему все:

— Мистер Нанди, я больше не хочу жить. Моя жизнь — сплошной хаос!

Важность этого звонка нельзя недооценивать. Неизвестно, что моя мать могла бы сделать, если бы ей не удалось поговорить с единственным мужчиной, которому все еще доверяла. Услышав опасные нотки в ее голосе, он стал выводить ее из эмоционального срыва.

— Я помогу тебе, — обещал он. — Пожалуйста, Бруна. Успокойся и молись со мной.

Его утешения ее успокоили. «По причинам, которые я не в состоянии объяснить, он подарил мне надежду», — рассказывала она мне.

Тем временем у моего отца во Флориде надежды стремительно таяли. Неспособный уснуть и лихорадочно обеспокоенный, он не раз перезванивал ей, но телефон был постоянно занят. Когда же, наконец, пробились длинные гудки, она не стала отвечать, сколько бы раз он ни набирал ее номер. Он не догадывался, что ее гуру настоял, чтобы она ушла из квартиры и провела остаток этой ночи у какой-нибудь подруги. В панике папа продолжал звонить ей каждый час на протяжении следующих восьми часов — безуспешно. В ужасе, что она могла совершить какую-нибудь глупость, он обзвонил всех, кого только мог вспомнить, — позвонил даже ее сестре Габриэлле и консьержке дома, где жила мама. Но ее квартира была обнаружена пустой, и никто не имел представления, где она может находиться. Он едва не обезумел.

Когда она поздно вечером вернулась домой и сняла трубку беспрерывно звонившего телефона, он уже задыхался от паники.

— Возьми билет! — кричал он. — Ты едешь в Нью-Йорк! Нам надо поговорить.

К тому времени, когда она добралась до его квартиры в Манхэттене, он уже был на коленях — и фигурально, и буквально.

— Я был полным идиотом! — кричал он. — Я расточал деньги и подарки той, которой были нужны дорогие вещи, а не я сам. Когда она стала настаивать, чтобы я бросил тебя, то пришел в ужас и сказал ей: «Нет! Бруна — часть меня, как рука или нога. Я никогда не смогу ее бросить!»

Он уверял маму, что с этим романом покончено. Он обещал вечно хранить ей верность. Его слова казались искренними, а мама жаждала ему довериться. Однако, как всегда, главной ее заботой была наша защищенность в том случае, если она не сможет ему верить.

— Ты должен пообещать мне, что Патрисия всегда будет твоим приоритетом, — холодно сказала она ему. — На себя мне наплевать: ты не обязан оставлять мне ничего, но ты должен обеспечить нашу дочь так же, как обеспечил бы своих сыновей.

Он дал ей слово.

А потом, по словам мамы, мой отец «в одночасье превратился в ангела». Пораженный твердостью ее духа и вновь совершенно одурманенный любовью к ней, он даже сдержал свою клятву стать для нее лучшим «мужем». Бывало, она спонтанно звонила ему в офис со словами:

— Альдо, я готовлю спагетти. Не хочешь ли приехать домой и пообедать со мной?

Мой отец молча выслушивал ее и с готовностью принимал приглашение.