Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Джорджо всегда неловко чувствовал себя при больших скоплениях людей, и только когда мы были наедине, подальше от папы, к нему возвращалась способность быть самим собой. Общаясь со мной, он почти не заикался. Я также обнаружила, что у него имеется этакое квазибританское чувство юмора, и он, чей характер был далек от кротости и мягкости, мог быть резким, как бритва.

Роберто, с волосами, зализанными на косой пробор, в своих фирменных рубашках со скругленным отложным воротником, оставался высокомерным и никогда не изменял своему саркастическому тону, избранному для разговоров со мной. Я тоже не потеплела к нему душой. К тому же я ему не доверяла. Он притворялся со мной милым в присутствии папы, но когда мы оставались одни, то становился глумливым и довольно холодным. Они с женой начали пренебрежительно называть меня la lava — из-за моей индивидуальности, которую находили слишком взрывной, и я воспринимала это «лава» как комплимент. Хотя мне самой кажется, что была склонна не взрываться, а подспудно тихо кипеть.

Его старший сын Козимо был единственным членом папиной семьи, который мне по-настоящему нравился. Он приглашал меня обедать вместе со своей невестой и всегда выказывал величайшее уважение моему отцу, так что между нами моментально возник контакт. Проработав в семейном бизнесе несколько лет, он знал, как в нем все устроено, так что всякий раз, когда я бывала во Флоренции, он брал меня под крылышко и водил по городу. Он был мне в большей степени братом, чем все они, вместе взятые.

Во время одной поездки на фабрику Скандиччи вместе с отцом, когда мне было семнадцать, он хотел показать мне последнюю коллекцию, которую только-только открывали для закупщиков со всего мира. К этому времени вся моя детская нервозность бесследно растаяла, и я чувствовала себя как дома в окружении семьи и давних сотрудников фирмы. С растущей уверенностью, которую воспитывала во мне школа с самого юного возраста, я представлялась по-итальянски или по-английски нашим франчайзи из Японии и Северной Америки, а также представителям наших магазинов в Соединенном Королевстве, Франции и Италии.

Наблюдая за показом из задних рядов вместе с Козимо, пока модели демонстрировали зрителям готовую одежду нового сезона, обувь, сумки и аксессуары, теперь воочию видела, как закупщики делают свой выбор, и это позволило мне начать понимать сложности розничной торговли. В тот день ответственным за демонстрацию новинок был Роберто. Он, взяв микрофон, объявил, что всех нас приглашают в столовую на обед. В качестве заключительной шутки он добавил:

— Всех, кроме тебя, Патрисия! — выделив меня таким образом среди всех присутствовавших. Его неудачная попытка сострить лишь смутила нас обоих.

Как бы я ни была рада побывать на мероприятии этого дня, тем не менее никогда серьезно не рассматривала возможность работать в семейном бизнесе. Как в свое время мой дядя Родольфо, я мечтала о сценической карьере. С удовольствием занималась в школьном драмкружке, в том числе и в Эглоне, где меня регулярно выбирали на ведущие роли, например Мэйси в мюзикле «Бойфренд». Это невероятно, но на спектакле смогла присутствовать и моя мать. «Браво, Патрицина! Ты была восхитительна», — сказала она мне после представления, прежде чем повезти ужинать со своими друзьями. Это было еще одно счастливое воспоминание.

Я была бы рада, если бы папа мог увидеть мой звездный дебют, но он, разумеется, в то время находился на другой стороне земного шара. Впрочем, я быстро оправилась от своего разочарования, поскольку на премьеру не приехал никто из отцов моих подруг. Что ж, хотя бы мама смогла появиться. Папа прислал мне записку, которую храню по сей день наряду с другими подбадривающими письмами, которые он присылал мне за эти годы. В этой записке он написал: «Посылаю тебе всю мою крепчайшую любовь и всегда думаю о тебе и о том, как я горжусь своей дочерью».

Летом 1980 года настала пора расстаться с Эглоном и вернуться к городской жизни. С благословения родителей я перебралась в Лондон, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам и учебе в университете, где надеялась продолжить изучение актерского мастерства. Иметь квартиру, принадлежавшую мне одной, прямо напротив «Хэрродс»[65], было воистину раскрепощающим опытом. Наконец-то я обрела свободу от правил и ограничений и могла вкусить подлинной независимости — впервые в жизни. И, разумеется, постаралась извлечь максимум из своей новообретенной свободы.