Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Годы спустя она призналась мне, что всегда чувствовала себя «болезненно неадекватной» и зажатой в тех кругах, где вращался мой отец, словно она не принадлежала к ним: «Никогда не понимала, уместные ли вещи говорю, достойно ли выгляжу. Я казалась себе вдесятеро меньше тех искушенных женщин, которые умели взять себя в руки и поддерживать беседу. Я была вроде Золушки».

В тот вечер ей не было нужды беспокоиться. Когда она вышла из спальни в эфирном платье из серого шифона, мы с папой ахнули.

— Quanto sei bella![69] — вскричал мой отец, распахивая навстречу ей свои объятия. Я тоже уверила маму, что она выглядит сногсшибательно, но, разумеется, она ни на секунду не поверила ни одному из нас и умоляла не дразнить ее.

Невероятно, но весь вечер она подавала себя как звезда — без всякого напряжения общаясь с людьми, причем с такой уверенностью, какую я редко видела прежде. Наблюдая за ней с расстояния, я была заворожена ее обликом и не могла не думать о том, как ей это удается. Я смотрела, как она грациозно принимает поцелуи Паваротти, который пребывал в таком же восхищенном трансе.

— Бруна! Ты — полный восторг! — воскликнул он, прежде чем заключить нас обеих в свои большие ласковые объятия. Мой отец усмехался, глядя на игривый спектакль, устроенный этой колоссальной персоной, и я понимала, почему они с великим тенором стали добрыми друзьями.

В тот вечер моя мать за актерское мастерство могла бы удостоиться «Оскара». Только мы с папой знали, что внутри у нее все дрожит. Единственная причина, по которой ей удалось продержаться до конца вечеринки, как я позднее узнала, заключалась в том, что кто-то из друзей семьи потихоньку сунул ей первую (и последнюю) в ее жизни таблетку транквилизатора, позволившую ей расслабиться и свободно «дрейфовать» весь праздник.

«Меня там словно и вовсе не было, но ощущение было ужасным! — рассказывала она мне. — Больше — никогда!»

Вероятно, наихудший для мамы момент наступил тогда, когда отец поднялся во время ужина и настоял, чтобы мы с ней встали по обеим сторонам от него, в то время как он обратился к гостям. Он твердо решил показать всем присутствующим, насколько важны мы в его жизни, и притянул нас поближе к себе, чтобы позировать для фото. Я видела, как маме хотелось, чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила ее, когда все взгляды сосредоточились на нас и мой отец начал свою речь.

— Я счастлив приветствовать вас всех в нашем новом доме, — говорил он, и глаза его сверкали, — и находиться с моей прекрасной женой Бруной и моей чудесной дочерью Патрисией здесь, в Палм-Бич, — нашем самом любимом месте на земле.

Все мы улыбались на камеры, собравшиеся аплодировали, и, несмотря на смущение матери, это был вечер, которым можно дорожить всю жизнь.

Глава 18 Проблемы в семейном бизнесе Gucci и тайная свадьба

В чем моя мать была талантлива от природы — так это в лечении болезней. Со своими домашними бульонами и лечебными блюдами из риса она была настоящим алхимиком, и у нее непременно находилось средство буквально от любого недуга. Все это было частью ее роли una mamma Italiana, роли мамы-итальянки.

Когда я была маленькой и болела обычными детскими болезнями, мама была не просто внимательной, но балансировала на грани одержимости. Она клала мне на голову полотенце и усаживала над миской с эвкалиптовым отваром, чтобы прочистить носовые пазухи, или смачивала болячки при ветрянке цинковой мазью, давая мне строгие указания не чесаться. Намерения ее были самыми благими, но временами ее компульсивная манера несколько раздражала меня. «Прими эту микстуру и иди спать!» — примерно так она желала мне спокойной ночи.