Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Лондон был волнующим местом. Там жили почти все мои подруги, включая и многих недавно приехавших их Эглона. Там была моя дорогая подруга Мария Далин, а также Энрико Мароне Чинзано, который называет меня на «девяносто процентов идеальной, а на десять — сумасшедшей». В те дни соотношение, безусловно, было обратным. Мы втроем, бывало, проводили ночи напролет в клубах вроде Blitz или Heaven, а на рассвете ловили такси, и звуки музыки Ultravox[66], Visage[67] и Human League[68] продолжали звучать у нас в ушах. Из-за недосыпа и отсутствия человека, который мог бы призвать меня к порядку, я практически не занималась, и мои оценки неизбежно страдали.

Мы с матерью вели раздельную жизнь. Периодически разговаривали по телефону, особенно когда мне были нужны новые рецепты пасты, после того как надоедало есть спагетти со сливочным маслом и пармезаном — это служило лучшим средством от моих слишком частых похмелий.

— Как ты готовишь penne all’arrabbiata? — спрашивала я. — Ко мне сегодня придут гости, и это блюдо идеально подошло бы для большой компании.

У нас по-прежнему сохранялись разногласия, но когда речь шла о еде, беседа всегда протекала в безопасной зоне.

К тому времени, когда приблизилось мое 18-летие, которое должно было исполниться в феврале 1981 года, я прожила в Лондоне полгода и не имела никаких реальных планов на жизнь, о которых стоило бы говорить. Думала только о развлечениях. Своим дочерним обязанностям или мысли о том, что однажды меня могут призвать к ним, я почти не уделяла внимания, а между тем их существование громко заявило о себе, когда кто-то в компании GUCCI предложил превратить мой день рождения в пиар-событие. Идея о «бале дебютантки» в Палм-Бич и Нью-Йорке привела меня в ужас, и я сразу же сказала об этом отцу.

— Ладно, а чего бы ты хотела вместо этого? — спро-сил он.

Я выбрала частный званый ужин с вечерним дресс-кодом в гостинице «Савой» в Лондоне, где (в то время я этого еще не знала) мой дед впервые обрел свое творческое вдохновение сто лет назад. Я могла бы заказать любой понравившийся мне наряд, но вместо этого выбрала длинное черное платье с блестками времен 1930-х годов в винтажном магазине на Кингс-роуд в Челси. Никогда не забуду тот вечер. Увы, мама не смогла разделить мой праздник. На сей раз она нашла отговорку, сославшись на то, что там соберется «слишком много молодежи» и ей будет неуютно находиться в такой толпе. Папа же, напротив, наслаждался безмерно. Он обожал общаться с моими ровесниками и с великой гордостью вывел меня на танцпол на первый вальс. Ближе к концу вечера запомнился один прекрасный момент, когда он взял микрофон, попросил тишины и произнес речь перед всеми моими друзьями. Немного смущенная, я стояла чуть в стороне и слышала, как он заявил всем гостям, что я сделала его «самым гордым отцом в мире».

Через два месяца надо было присутствовать еще на одном грандиозном вечере — на сей раз в Палм-Бич.

Поскольку мой отец проводил много времени там и в Нью-Йорке, он решил сделать Америку своей официальной второй родиной.

Хотя Италия навсегда оставалась страной его сердца, тогда она переживала неспокойные времена и для многих ее граждан становилась все более опасным местом. Напротив, дух фрондерства, свойственный Америке, и ее предпринимательская культура позволили моему отцу взлететь на огромную высоту. Зарегистрировавшись в качестве постоянного жителя Флориды, он официально сделал этот штат местом своего постоянного проживания, что означало: отныне и впредь он должен был платить подоходный налог в казну штата.

Это решение еще больше укрепило его любовь к Палм-Бич. Он купил свободный участок рядом с нашей виллой и построил фантастический новый дом при участии того же архитектора, который спроектировал Gucci Galleria. Несмотря на то что папу все еще преследовали неутихающие семейные распри и тревога за судьбу моего брата Паоло, он решил отвлечься от забот и устроить большое новоселье. Он хотел, чтобы мы с мамой находились рядом с ним в начале, как он надеялся, новой эры для всех нас.

К моменту моего приезда приготовления к празднику, который местные СМИ назвали «главным гвоздем сезона в городе», уже шли полным ходом. В саду возвышался огромный белый шатер, рассчитанный на 250 гостей, в их числе Лучано Паваротти и сливки общества Палм-Бич. Пока прислуга металась в заботах, мама переживала свой собственный частный ад. Она терпеть не могла подобные мероприятия — особенно когда ей предстояло оказаться в центре внимания, — и мысль о том, что придется общаться с таким количеством незнакомых людей, приводила ее в ступор.

— Вечеринки меня убивают! — протестовала она. — Терпеть не могу столько улыбаться! Это такая фальшь!